Стенка на стенку - Евгений Сухов

Может быть, сам Гаврилов. Или еще кто повыше… Нет, тут московским ничего не светит. Но важно теперь любыми правдами и не правдами заполучить этот «лимон».

Да так, чтобы эти хмыри ничего не заподозрили…

Он догадывался, как это сделать. Надо точно выяснить, кто в Петербурге нацелился на покупку флота — и натравить на покупателя московских. Пусть бьются насмерть. Стенка на стенку. Кто победит — это его уже не касается, но свой «лимон» он получит. Если, конечно, его не обведут вокруг пальца. Петр Васильевич вздохнул. Да, кто знает этих бандитов: они же лажанут — и что с них спросишь! Ну да ладно, перво-наперво надо выудить из этого Филата двести кусков. Информацию о покупателях он добудет. Не выходя из этого кабинета. Надо просто полистать справочник акционерных обществ Петербурга.

Петр Васильевич усмехнулся. Он сам их лажанет!

Быстро спустившись вниз, Петр Васильевич направился к бежевой «девятке», одиноко стоящей на служебной парковке. Толпящиеся у ограды рабочие, заметив его, примолкли и даже слегка отодвинулись, освобождая ему проход. Он легко отомкнул дверцу и грузно опустился в кресло. Потом вставил ключ в замок зажигания.

Петр Васильевич не мог знать, что в этот самый миг гвоздевой ударник мгновенно отреагировал и с силой врезался в металлическую пластину, которая замкнула электрический контур. Ток мгновенно распространился по цепи, воспламенив тротил. Раздался мощный взрыв — точно лопнул исполинский воздушный шар. Взрывная волна подкинула машину до окон второго этажа, разметав в разные стороны дверцы. Секунду продержавшись в воздухе, раскуроченный автомобиль завалился на бок. Стекла брызнули колючим дождем, и машина оказалась в плену пламени. Автомобиль горел не более минуты, а когда сошел удушливый дым, то из почерневшего салона вывалился обугленный труп заместителя председателя городского комитета по имуществу Петра Васильевича Тетерина.

Стоявшие неподалеку рабочие с ужасом взирали на тлеющий каркас, не в состоянии выдавить из себя даже сердобольного вздоха. Гробовую тишину разодрал женский визг. А потом послышался другой голос, — мужской, явно начальственный, он веско распорядился:

— Ну-ка, быстро милицию вызывай! Чья же это машина? Мать твою!… Петра Васильевича?… Вот не повезло бедняге, за что же его так?

Под ногами громко и хрустко затрещало битое стекло. Все пришло в движение. К зданию стал сбегаться народ, но приближаться к обгоревшей машине никто не посмел. Минут через пять вдалеке заголосила милицейская сирена.

* * *

Перешагнув порог роскошной квартиры, Рита не стала делать удивленных глаз. Ее взгляд скользнул по дорогим безделушкам, которыми были забита комната.

Уверенно походкой хозяйки дома она подошла к окну.

— Отсюда очень красивый вид на «Гостиный двор»! Слова прозвучали буднично, как если бы она говорила о том, что сегодня опять дождь. Филат ожидал услышать все что угодно, но только не это.

Рита ни словом не обмолвилась о китайских вазах, каждая из которых стоила тысячу долларов, она осталась равнодушной к голландскому сервизу, а вот разлапистое здание торговых рядов, известное по картинкам любому школьнику, почему-то привлекло ее внимание.

Филат подошел сзади и по-хозяйски обхватил ее за талию. Взгляд Риты блуждал где-то между деревьев сквера. Его ладони поднялись выше, крепкими пальцами он ощущал ее упругое молодое тело. Рита не отозвалась на его призыв, все так же сосредоточенно глядя в окно. Так же бесстрастно каменная Венера в парке принимает ласку припозднившегося гуляки. Пальцы Филата впились в ее крепкие, не знавшие молока, груди.

— Больно же, — почти равнодушным голосом отозвалась Рита. — Женщину никогда не трогал, что ли, — понежней бы…

— Таких, как ты, не доводилось, — откровенно признался Филат и решительно стянул с нее блузку.

— Только не у окна, — попыталась воспротивиться Рита и мягко отстранила его руки.

— А я хочу у окна… вот здесь… сейчас! — просипел Филат и снова облапил ее.

Рита насмешливо прищурилась, но убрать его руки не посмела.

— Если честно, я не привыкла к такому обращению. Не надо забывать: я не девка с Невского. Кто обещал — без глупостей?

Филат усмехнулся с довольным видом.

— А разве это глупости, Рита? Это все не глупости! Я когда тебя там, у шефа в приемной, заприметил — ты мне сразу приглянулась. Да что там приглянулась… — Он приблизил губы к ее уху и жарко зашептал. — У меня на тебя сразу кий встал! О, потрогай, как стоит! — И, схватив ее ладонь, прижал к вздыбившемуся над ширинкой холму.

Откликнувшись на яростный натиск Филата, она вздохнула глубоко и пододвинулась к нему вплотную. Филат бережно подсадил Риту на подоконник. Поток света упал на ее красивое лицо, и он заметил совсем махонькую морщинку на самой переносице. Запустив ладонь под коротенькую юбку и нащупав тоненькую упругую резиночку, Филат потянул трусики вниз. Рита свела ноги вместе, и он, без особого усилия, освободил ее от нейлоновых оков.

Слова были не нужны: что бы он ни говорил, выглядело бы банальным, лишним. Теперь она была вся в его власти. Рита широко распахнула ресницы, и в огромных глазах он прочитал желание. Осторожно, как будто бы опасаясь причинить Рите боль, он задрал юбку до пупка.

Филату почудилось, что он никогда ранее не ощущал такого желания — определенно, эта женщина могла свести с ума даже такого кобеля, как он.

Печальные глаза монахини, только что замолившей давний грех усиленным постом, и откровенные руки бесстыдной блудницы — это нечто!

Она умело и быстро вытянула ремень, и брюки упали к его ногам. Обхватив Риту за бедра, Филат сошел в нее глубоко и мощно, и, словно в благодарность за свою решимость, услышал сладостный выдох. Рита закрыла глаза, обвила длинными руками его шею запрокинув голову, зашептала:

— Еще… Еще…

Филат склонился и поцеловал Риту под самый подбородок, вырвав из ее горла новый вздох радости.

— Как хорошо! — шептали ее губы. Сумеречный свет из окна освещал раскрасневшееся лицо Риты, которое казалось ему сейчас чем-то похожим на светлые лики мадонн на картинах из музея.

Видно, художники, творившие после эпохи мрачного средневековья, понимали толк не только в красках, но и в плотских утехах. Рита прижималась к нему все крепче, а когда и этого оказалось недостаточно, обвила ногами его спину и, уже не стесняясь нахлынувших чувств, горячо шептала:

— Давай, не жалей меня! Еще! Еще!… Глубже! Сильнее, черт тебя возьми, давай же!

Порой Филату казалось, что еще мгновение — и женщина потеряет сознание, но уже в следующую секунду ее объятия становились еще крепче. Они превратились в диковинное животное о двух туловищах, бьющихся в конвульсиях сладострастия.

Он мерно раскачивался, всаживая в нее свой затвердевший поршень, и она, мягко поддаваясь, в такт его ударам выгибалась, точно гибкий трамплин под ногами у прыгуна в воду. Филат зажмурился, и разыгравшееся воображение нарисовало ему картину, от которой он достиг высшей фазы наслаждения. Из его груди вырвался вопль, и он изверг в нее свое горячее семя.