Актеры затонувшего театра - Екатерина Островская

Но ведь можно быть правдивым в мелочах, но соврать в главном. Хотя про нож им в таком случае говорить было бы совсем необязательно.

Вера вышла из каюты.

— Ну как? — спросил матрос. — Мне можно идти?

— Схожу к Шкалику, попрошу, чтобы унесли тело, а потом можно снимать пост. Хотя…

— Что, еще сидеть? — испугался матрос.

— Разве что часок.

Парень посмотрел на часы.

— Значит, до шести тридцати?

Вера кивнула и по рации связалась с капитаном, сообщила, что тело можно уносить.

— Слава богу! — обрадовался капитан. — А то моряков мучить сил моих нет больше!

За дверью каюты Гилберта Яновича стояла тишина. Вера постучала. Потом еще и еще. Посмотрела на матроса, тот кивнул: значит, Скаудер никуда не выходил.

Вера постучала еще раз и громко произнесла:

— Гилберт Янович, это Вера Бережная.

Дверь тут же отворилась. Как и предполагала Вера, Гибель Эскадры стоял непосредственно за дверью и прислушивался.

— Вы кого-то боитесь? — шепнула она, когда дверь за ней закрылась.

— А вы разве нет? — таким же шепотом ответил он. — Такие вещи на корабле происходят! Вот взяли вы Стасика… А уверенность, что именно он убийца, у вас есть?

— Откуда вы знаете, что я его взяла? — уже нормальным голосом спросила Вера. — На обед вы не ходили, к вам никто не заходил вроде и мобильной связи на корабле сейчас нет.

— Земля слухами полнится.

— Какая земля? Море вокруг, — усмехнулась Вера.

Гибель Эскадры вздохнул и признался:

— Я выглядывал из каюты, когда к вам капитан с матросами шли, и сразу понял, с какой целью они направляются. Потом под дверью стоял, слушал, как вы несчастного парня уводите. Не того вы взяли! Не того!

— А зачем тогда вы заставили Стасика взять вину на себя?

Вера по-прежнему оставалась на пороге, не проходя внутрь.

— Кто заставил? — вытаращил глаза Скаудер. — Я?! То есть вы заявляете мне, что это я заставил Стасика взять вину на себя? Побойтесь бога! Бог правду видит!

— Но раз видит, то наверняка Холмскому ничего не угрожает. А вы написали чистосердечное признание о том, как Герберова вымогала у вас откаты?

Гибель Эскадры не ответил.

— Вы же сами хотели, — напомнила Вера.

— Что я хотел? Ну, сказал вам, не подумав. Теперь, может быть, жалею о данном слове. Не о данном, потому что я вам ничего не обещал, а о сказанном в суете и тревоге. Слово не воробей, сами знаете, вылетит — не поймаешь.

— Это ваше право: выпускать воробьев или ловить. Но вскоре вашим делом будут заниматься более компетентные специалисты. Просто на начальном этапе я могла бы помочь, но раз вы собираетесь испить эту чашу позора до самого дна…

Вера повернулась и взялась за ручку двери.

— Нет-нет! — закричал Гибель Эскадры. — Куда вы сразу? Я же не сказал, что не напишу! Сейчас прямо и сяду, только обдумаю, как писать правильно.

— Орфографию я подправлю в случае чего.

— Я не о том. Просто не хочу, чтобы пострадали посторонние люди.

— Вы Бориса Борисович имеете в виду?

Скаудер опять перешел на шепот:

— А при чем здесь он? Во всем виновата покойная Герберова.

— Так и пишите: тогда-то, при таких-то обстоятельствах, в присутствии того-то…

— Все происходило с глазу на глаз, — проговорил Скаудер. — И даже не в ее кабинете.

— Мне это известно. Не в ее кабинете и не в вашем. Знаю, что она подобные разговоры вела только у себя дома.

— Ну да. Так оно и было. Я каждый раз приезжал к ней домой, где она давала установки.

Гилберт Янович посмотрел на Веру и вздохнул:

— Прямо сейчас сажусь писать.

— До ужина успеете?

— А во сколько? Мы ведь планировали сегодня праздничный капустник закатить. Все же поездка заканчивается. Всем хотелось напоследок… Но тут какие праздники, чему радоваться? Да еще Стасик в застенках. — Скаудер опять вздохнул.

— Насчет Стасика не волнуйтесь. Мне кажется, к началу ужина или чуть позже я назову имя настоящего убийцы.

— Да вы что! — не поверил Скаудер. — Тогда, конечно, можно и праздничный ужин устроить. Только с выпивкой не переборщить. В семь вечера мы планировали. Даже специально продукты в Стокгольме закупили на этот случай. Я бы сбегал к ребятам, предупредил, обрадовал бы всех, что все в силе, но, сами понимаете, надо признательное письмо писать, и вообще опасно.

Гибель Эскадры снова погрустнел.

— Вы пишите, — успокоила его Вера. — Я сама скажу вашим артистам, что сегодня можно будет в последний раз немного расслабиться.

— Именно так и скажите. А еще передайте им, что к семи я и сам спущусь. А еще попросите, пожалуйста, капитана, чтобы он приказал матросу меня сопровождать.

— Матроса не будет, — решительно ответила Вера. — Пост скоро снимут, но я пришлю за вами Киреева. На вид Артем парень крепкий.

— Очень крепкий, — закивал Гилберт Янович. — Вы даже представить себе не можете, насколько он силен! Кстати, сегодняшний прощальный ужин мы планировали заранее, и Борис Борисович обещался на нем присутствовать. Увы, вместе с Элеонорой Робертовной. Но вы его предупредите о том, что все в силе остается. Уж извините, что прошу об этом вас, но мне надо писать покаянное письмо.

Когда Вера вышла, она услышала, как почти сразу в двери щелкнул замок.

Артем Киреев находился в своей каюте не один. Там присутствовала еще и Таня Хорошавина. Артем сидел на кровати, Таня — в кресле возле стола. Возможно, они о чем-то и разговаривали, но, когда Вера вошла, смотрели они в разные стороны и молчали.

— Только что была у Гибеля Эскадры, — с порога объявила Вера. — Заходила к нему сообщить, что все подходит к концу: и путешествие, и тревоги, и все наши неприятности.

— Так уж и ваши, — не очень любезно отреагировал Артем.

Но Вера пропустила его замечание мимо ушей.

— Короче говоря, Скаудер просил передать, что прощальный ужин, который планировался заранее, все же состоится.

— С какой радости? — снова недовольно отозвался Артем. — На борту труп. Стасик в камере. Представляю, как ему там весело.

— Так мы его выпустим, посадим за стол, скажем, что всякое случается в жизни, и плохое, и хорошее, — улыбнулась Вера. — Плохое уже позади…

— Не верю я вам, — мрачно проговорил Киреев.

— Артем, прекрати! — не выдержала Таня.

И с надеждой посмотрела на Веру.