Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов

Огромное здание у вокзала – не то арсенал, не то казармы – занято под госпиталь. Движение небольших частей, обозиков взад и вперед. Непроницаемо-серое небо, неперестающий дождик; налет чего-то свинцового на всей стране, – а в то же время чувствуется, как слабое пламя надежды уже затеплилось в сердцах жителей – они как будто приободрились: уже передают друг другу на ухо известия о том, что так долго казалось невозможным; а временные властители начинают терять свою уверенность и вот-вот станут готовиться к отходу.

– Неприятель в восьмидесяти километрах от Ниша, – таинственно сообщает вагоновожатый.

Что должны чувствовать сербы, ступившие на родную почву?

…Однако мы основательно застряли в Нише! В вагоне-ресторане узнаем об отречении Фердинанда Болгарского, о восшествии на престол сына его Бориса и об условиях болгарского перемирия! Вот так брешь пробита!

Довольно поздно нам говорят, что Балканский поезд дальше Ниша не пойдет, что завтра утром будет другой поезд – на Софию, для желающих, а также обратный – на Белград. Любопытно было видеть всеобщее волнение при известии о таком «беспорядке». Германские офицеры все исчезли в комендатуру; турки совещались отдельно, как им быть; штатские стали просить обратно билеты и багаж, забегали без толку.

Я решил ехать на Софию и преспокойно улегся спать. Мой турок сообщил, что все они возвращаются в Будапешт и поедут на Констанцу. Германцы и вообще почти все пассажиры также возвращаются – из опасения быть задержанными в Болгарии.

На следующее утро (7 октября), простившись с удобствами экспресса (нет больше Балканских поездов!), выехал из Ниша с немногими рискнувшими пробраться в Софию каким-то сомнительным поездом, неясно какого ведомства. Позже подсело множество демобилизованных болгарских солдат. Вспомнилась Россия[80].

По шоссе тянулись без конца обозы, груженные чем угодно: сеном, снопами, скарбом, дровами. Болгары, видимо, не желали возвращаться домой из Сербии с пустыми руками! Вот подлинная война «хозяйственных мужичков».

После семи часов пути прибыли в Софию. Не без сходства с русскими губернскими центрами, например Харьковом, чему, конечно, помогает шрифт вывесок. Вокруг вокзала неописуемая слякоть. Сравнительно нарядный квартал около дворца, где на днях завершилась, довольно бесславно, одна из самых необычных политических карьер конца XIX в.

В гостинице Hôtel de Bulgarie живется недурно. Здесь уже края, неспособные к самоотверженности и педантизму германского постничания!

Грубоватые, жесткие лица прочной фактуры: тонкости ни малейшей. «Тонкое» и не выдержало бы грубости векового турецкого рабства.

София теперь тупик, из которого никуда не выскочишь и где нечего делать. Правда, вопрос о турецко-грузинской границе теперь и не столь… злободневен: да и решение его не будет зависеть от Грузии с Турцией; все же лучше продолжать путь на Константинополь.

Турция еще в войне: каждую минуту болгаро-турецкая граница может быть закрыта, поэтому надо торопиться.

8 октября

В 5 часов отойдет поезд на Филиппополь (болгарский Пловдив) и Кулели-Бургас. С невероятными затруднениями, благодаря помощи комиссионера, получаю пропуск и даже устраиваюсь в офицерском купе (!). Вагон основательно набит солдатами.

Демобилизация и отречение Фердинанда успокоили народ; большевистское движение погашено, говорят, при самом возникновении. Об этом не могу судить, но вижу, как солдаты с песнями спешат по домам, поезда отходят от станций при громогласном «ура!». Народ в очевидном восторге – от конца войны.

Спутники-офицеры объясняют все происшедшее утомлением народа. «Как можем мы выносить тяжесть войны в течение стольких лет, мы, примитивный земледельческий народ без всякой промышленности, которому навязали целый фронт! Вдобавок к прежним неприятелям прибавилась еще Греция! И как нам теперь быть с миллиардами нашего военного долга?!»

Ночью ехали без огней – говорят, из опасения аэропланов. В Софии германцев было еще много, но казалось уже, что они на отлете, – и горничная в гостинице многозначительно сообщала, что «у нас поселился французский майор»(!).

Проехали Филиппополь. Население поезда стало редеть; остались те, кому надо было в Дедеагач, Гюмурджину и тому подобные милые места[81].

9 октября

Утром подползли к Адрианополю – буйволы пасутся в степи, а за ними вдали минареты знаменитой мечети – и достигли наконец Кулели-Бургаса. Здесь пересел в турецкий вагон, очень удобный, но езда отвратительная. А еды вовсе никакой! Все как саранчой уничтожено. Выручили запасливые спутники – единственные поехавшие в Константинополь из состава нашего, печальной памяти, экспресса: купец из салоникских, венгерский офицер с денщиком («не желаете ли? он вам платье почистит») да австриец, директор Союзного венского банка в Константинополе. Этот австриец, господин Ш., был летом в Тифлисе, в качестве «экономического» советника при австро-венгерской миссии. Он толково и с симпатией говорил о наших делах, выражал желание вернуться туда и поработать как следует. («Славная публика некоторые ваши министры, генералы и другие; но романтики, и по-дворянски неделовые: совсем как у нас и в Венгрии лет пятьдесят – шестьдесят тому назад!») Ну, насчет «романтизма» он заблуждался.

Спаньол рассказывал о своих делах, спрашивал, можно ли достать в Грузии отбросов шелка (его специальность) – если б он только знал, сколько там всяких «отбросов»! – и ругал сионистов: не Палестина нужна евреям, а простор и возможность работать всюду!

На одной из станций жандарм сообщил о падении правительства Талаат-паши[82] и о предстоящем назначении великим визирем Тевфик-паши (это – мир!). Не везет нам с министрами – они тают меж пальцев, как комья снега. Ной Жордания оказался пока прочнее Кюльмана, Гинце и Талаата! Впрочем, зачем ему падать – никто ведь его и не толкает.

Глубокой ночью, теплой, южной, приехал в Константинополь. Фаэтон – и айда в Перу! Еще кое-где открыты фруктовые лавки – дыня теплым оранжевым пятном ютится около яблок и винограда. Пахнет свежеиспеченным хлебом. Юг, мягкий, богатый плодами и овощами, наполовину уличный, беззаботный, чувствовался с остротою – пара крепконогих лошадей цепко взбиралась на Перу – вот и Pera-Palace. Добрался-таки до Константинополя.

44. В Константинополе, октябрь 1918 г.

10 октября

Только попал сюда с опозданием в целых 64 часа! Опять надо отвыкать от точности. Наш константинопольский делегат Г. Гвазава[83] – он оставался здесь один; остальные члены делегации, прибывшей сюда еще летом(!), вернулись восвояси – чувствовал себя как на даче.

От него вид на Золотой Рог, прямо на мечеть султана-Завоевателя; налево – акведук; направо – византийская крепостная стена, мечеть Эюба. Небо голубое, солнце яркое – радовали после берлинской осени, после балканской слякоти! Опрокинутые чаши куполов, острия минаретов, веретена кипарисов, груды развалин и неожиданные плеши посреди густо застроенных кварталов – весь этот знакомый кавардак зданий и улиц, отлившийся