Плохие девочки - Татьяна Веденская

– Почему это? Обманутый муж…

– Этот обманутый муж, стоя в офисе и глядя, как мы лежим голые на кожаном диване в директорской переговорной, только ухмыльнулся и сказал, что не будет нам мешать. И добавил, что мне определенно следует похудеть, – горько рассмеялась она. – Что я смотрюсь тяжеловесно… сзади.

– Какой кошмар.

– После этого он вышел из переговорной, а минут через пять крикнул, что, если мы закончили, ему нужно переговорить с Ваней. По работе. Так что уверяю тебя, дело не во мне. Плевать ему на меня с высокой колокольни. Он бы, может, давно ушел, если бы повод был. А почему он Ольховскому руку сломал, никто не знает.

– Кроме Ольховского, – резонно заметила я.

– Кроме Ольховского, – задумчиво протянула Сашка. – Кроме него. Но он тоже молчит и не звонит. А когда я ему позвонила, сказал, что сейчас у него сложный период. Сложный, а? А у меня легкий. И попросил пока притормозить. Вот я теперь и торможу. Сижу тут, не знаю, куда мне деваться. А всем важно только, чтобы Марлена ничего не узнала.

– Он тоже тебя просил ничего не говорить? – поинтересовалась я.

– Не то слово. Умолял. Говорил, что не хочет делать ей больно. А мне делать больно хотят все!

– Ты сама делаешь себе больно. Саша, ты должна забыть их всех и жить дальше, – я встала и вынула у нее из рук еще одну, уже третью за этот час, сигарету. – Тебе не нужно все это. Месть, злоба, ненависть. Ты понимаешь, что все это только разрушает тебя. Тебя, а не их. А уж Марлена-то тебе точно ничего не сделала.

– Зато я сделала ей. Я не могу с этим жить, – выдавила из себя Саша и вдруг расплакалась. Наконец-то.

Я обняла ее, прижала к себе и долго стояла так у окна и бормотала: «Ш-ш-ш! Ничего-ничего, все пройдет. Ты у нас поправишься. Ш-ш-ш!»

– Ну, лучше?

– Не-ет! – всхлипывала она.

– Это хорошо. Давай-ка я сейчас позвоню Тимке, заберу твоих мальчишек, а ты побудешь сама с собой.

– Я не хочу сама с собой. Я сама себя ненавижу.

– Глупости, – фыркнула я. – Ты просто сделала ошибку. Одну глупую и такую человеческую ошибочку. А уж накрутила, накрутила-то! Все пройдет.

– Но я больше никогда не приду на наши встречи! – снова зарыдала в голос она. – Знаешь, а вот это хуже всего. Вы без меня будете ездить в рестораны, будете гулять и ходить в баню. А я буду одна сидеть тут!

– Не будешь ты сидеть одна. Все утечет, все исчезнет, как дым. Ты только дай время, – говорила я, хотя в чем-то я была с ней согласна. Вряд ли мы когда-нибудь снова сможем, как раньше, прийти в какой-нибудь очередной новый кабачок, найденный Басей, и будем болтать и смеяться все вместе. Что-то, возможно, и исчезнет. Такие вещи, как измена, не проходят бесследно. Тут уж не поспоришь.

Тимофей сидел на моем диване, поджав под себя ноги, держал в руках маленькую пластмассовую подставку, на которой уже битый час (ну хорошо, минут пять, но очень длинных) перебирал свои буквы. Я сидела, еле сдерживая себя, потому что у меня было вполне сформированное слово «ЯВЛЕНИЕ», в котором не хватало только буквы Н, но она была на поле игры «Скраббл» и стояла очень удачно – можно было отхватить тройной счет слова. Причем какого слова! Из семи букв, одна из которых Я – редкая и дорогая. Теперь только одно отделяло меня от суммы в тридцать восемь очков – это некий призрачный риск, что Тимофей выложит какое-нибудь мелкое и незначительное словцо на то место, без которого мне не сорвать свой мегакуш. Вот я и нервничала. Старалась не показывать этого, но получалось это у меня очень плохо. Я все время косилась на ту часть поля, которая была мне нужна. И в конце концов даже Тимка начал ухмыляться.

– Что, готовишь контрудар?

– Ничего я такого не готовлю, – делано обиделась я. – Просто смотрю.

– Тебе, наверное, нужна вот эта Н? – хитро спросил он.

– С чего ты взял? – воскликнула я, изо всех сил стараясь не покраснеть. Врать я умела плохо. – Ничего мне не нужно.

– Да? Тогда я поставлю туда слово «МЕНА». Не возражаешь? – он прищурился. – Так как?

– Ставь что хочешь, куда хочешь. Только слово «МЕНА» какое-то коротенькое.

– Да?

– Мало заработаешь! – пожала плечами я. Честно говоря, мне нужно было заработать свои тридцать восемь очков кровь из носу, без них моя песенка была бы спета. Так что я держалась как могла. А могла я плохо. Тимофей, подлец, это видел и издевался. Тянул время, то заносил руку над игральной доской, то снова принимался крутить фишки.

– Ну сколько можно! – наконец не вытерпела я.

– А куда спешить? – спросил он. – У меня на сегодня уже никаких дел нет. А у тебя?

– Не занимай мою Н, слышишь? Только посмей! – все-таки сдалась я. – Укокошу!

– А как же моя «МЕНА»? – улыбнулся он. – Думаешь, не ставить? А что мне за это будет?

– Чего ты хочешь? Мне что, придется тебя подкупить, чтобы выиграть в «Скраббл»? – возмутилась я.

– Ты можешь предложить мне еще пирожного, которое я принес. Сходить за ним на кухню!

– Ты же знаешь, мне лень вставать. Это шантаж! – возмутилась я.

– Мне все равно еще нужно подумать, если ты, конечно, не хочешь, чтобы я ставил «МЕНУ». И чтобы думалось лучше, я должен попить чайку с пирожным. Мне нужен сахар, чтобы мозг работал лучше. А то мне ничего в голову не лезет, кроме «МЕНЫ», – невозмутимо продолжал он.

Я вскочила, принесла ему пирожное с чаем, который, признаюсь, был слегка холодноват. Но я решила, что и за тридцать восемь очков не стану его греть. Потому что лень – она впереди меня родилась.

– Ну?

– Баранки гну, – протянул Тимка. – Со мной сегодня такой произошел конфуз – поверить сложно. Точнее, не со мной. С родителями моими.

– Что случилось? – нахмурилась я, ибо родители у Тимки были старыми, и он за них все время волновался.

– Они у меня в полицию попали. Причем оба. Представь, отец сегодня поехал себе льготу переоформлять. Сел на автобус по своей социальной карте, а контролер его поймал – он, оказывается, материну карту взял. Они у нас в коридоре лежат, в мисочке. А мать – отцову. И на метро поперлась в какой-то магазин. А ее тоже возьми да и проверь.

– Дурдом, – рассмеялась я.

– Не говори. Обхохочешься, – кивнул он, выковыривая какие-то буквы с подставки. – Звонит мне сначала мать – ее отвели в «обезьянник», в клетку, слава богу, сажать не стали. Но рассказам про мужа и его карту не поверили. Говорят, много тут таких старушек по чужим социальным картам москвича ходят. А потом выясняется, что они вообще не москвичи. И милостыню потом по вагонам просят. А некоторые вообще ходят на станциях, где большие очереди за билетами, и продают проходы по социальной карте за деньги.