Боевой расчет "попаданца" - Вадим Полищук

Вся батарея уже давно спит, и только ко мне сон никак не придет. Я осторожно ворочаюсь с боку на бок под тонким красноармейским одеялом, стараясь не разбудить соседей. Бесполезно, что-то рановато меня начала одолевать бессонница. В конце концов я отбрасываю попытки заснуть и начинаю думать о своей жизни в этом времени.

Итак, что мы имеем в активе? Самое главное, что я до сих пор жив и, в общем, здоров. Более или менее легализовался, во всяком случае, до конца войны меня серьезно проверять уже вряд ли будут. Даже если я попаду в окружение, то, скорее всего, ограничатся запросом в часть, а там подтвердят мою личность. О плене думать не хотелось, лучше сразу сдохнуть, но в жизни все бывает. Что еще? Ну, конечно, род войск, в который я попал. Во-первых, почти по специальности, только пушка другая. Во-вторых, до передней траншеи километр-другой всегда наберется. Но обольщаться этим не стоит, сам убеждался, сколько времени нужно немецким танкам на преодоление этого расстояния.

А что у нас в пассиве? Моя легенда шита белыми нитками, и стоит копнуть поглубже, я моментально оказываюсь в застенках НКВД с клеймом «немецкий шпион». А там из меня начнут выбивать явки, пароли, имена сообщников. А поскольку ничего этого я не знаю, то могут и до смерти забить. Бр-р-р, даже холодом потянуло. Да, лучше сидеть тихо и не высовываться. В самом лучшем случае меня ждет местная психушка, в худшем — стенка и безымянная могила или крематорий. Никто и не вспомнит, как звали.

А между тем год нам всем предстоит веселый. Из всей хронологии точно помню только одну дату — 19 ноября, начало нашего наступления под Сталинградом. Немного. А ведь были еще Воронеж, Харьков, Керчь, вторая ударная, Сычевка… Да много чего было, все и не упомнишь. Может, анонимку написать? Так ведь далеко она не уйдет, а про эти события знаю только то, что они были. И в Интернете не посмотришь. Не поверит никто, а автора могут и найти. Тьфу, тьфу, тьфу. Извини, Петрович, случайно вылетело. Остается влиять на события только на микроуровне. Ну хотя бы батареи, да даже одного орудия. Уж это-то мне по силам. Ну да, ну да, не стоит свои силы переоценивать, прикажет Филаткин, и встанешь поперек пути немецких танков, которым плевать на все твои исторические послезнания. Намотают мои кишки на гусеницы и дальше поедут. Ну вот уж хрен! Трое таких мотальщиков уже отъездились, один точно вместе с экипажем. Только бы под гаубичный или минометный обстрел не попасть, тогда вся надежда на глубокую щель, удачу и магию больших чисел.

Интересно, а это вообще наша история или какой-нибудь параллельный мир? Судя по всему, наша. По крайней мере никаких расхождений или несоответствий я пока не заметил. Правда, и знаю я немного, так, пару-тройку дат, но все пока совпадает. И как мое появление здесь скажется на дальнейшей истории? А мое исчезновение из того времени? Конечно, мои действия здесь с исторической точки зрения исчезающе малы, но все-таки. Вдруг подстрелю кого-то не того? Вопросы, вопросы, а ответов нет. Пока нет, да и вряд ли когда-либо будут.

Бух. От негромкого хлопка задрожали стекла в окнах казармы. И еще раз, бух. И снова дребезг. Да это же бомбы! Только далеко. Опять посты ВНОС налет проспали.

— Тревога!

Я с воплем катапультируюсь на пол и начинаю лихорадочно одеваться. Народ еще не проснулся окончательно и только хлопает глазами, пытаясь понять причину беспокойства. Бах! Уже ближе, и еще раз. Бах! Народ кидается к сложенному обмундированию, в проходах сразу становится тесно.

— Тревога!

Кричит дневальный по батарее, когда все уже давно на ногах. Используя свою фору во времени, первым вылетаю из казармы и по ночному морозу рысью на огневую позицию. В небе яркая полная луна и пронзающие ночь сигнальные ракеты. Кто и кому ими сигналит, абсолютно непонятно. Над заречной частью города поднимается зарево, похоже, горит автозавод. Где-то там затявкали малокалиберные зенитки, и небо расцветилось трассерами снарядов. Забухали батареи СЗА. Часть этих батарей, прикрывающая завод «Красное Сормово» и железнодорожный мост, размещены на баржах в заливаемой весной части города. Меня обгоняют более молодые.

— Орудие к бою! — кричу я.

— Батарея к бою! — доносится из-за спины голос Филаткина.

Ствол орудия приходит в движение, но куда стрелять, абсолютно непонятно. В Брянске мы получали хоть какое-то целеуказание от прожекторно-звуковых станций, здесь их нет. Прибежавший комбат пытается поставить завесу на подходе к ГАЗу с запада. Ночное небо пятнают разрывы наших снарядов. Получается завеса плохо, организовать стрельбу удается не сразу, а когда наш огонь становится более или менее упорядоченным, раздается:

— Прекратить огонь!

Мы выпустили в ночное небо почти сотню снарядов без всякого результата. Немецкий самолет уже давно улетел. Еще около часа мы находимся на позиции, но повторного налета не последовало. Наконец нам командуют «отбой воздушной тревоги», и мы идем в казарму досыпать.

— От бисови души. Поспати спокийно не дали.

По-украински ругается кто-то из первого взвода, выражая общее настроение. До подъема остается не более четырех часов, когда мы добираемся до наших разворошенных внезапной тревогой постелей. На этот раз я засыпаю быстро, стрельба из пушки на ночном морозе, оказывается, отличное средство от бессонницы. И от всяких лезущих в голову мыслей о прошлом. Или о будущем? Что-то совсем я запутался.

Розовое февральское солнце разогнало ночную темноту над городом. В морозный воздух над заречной частью почти вертикально поднимается большой столб черного дыма. Понизу клубится белый пар от тушения пожаров. По городу ходят слухи о сотнях сигнальщиков, указывающих цели немецким самолетам. В данном случае самолет был один, и эффект от бомбардировки далеко не стратегический, а скорее психологический. Для нас этот налет ознаменовался внеплановой чисткой орудийных стволов. С наступлением темноты на город наползло тревожное ожидание, повторится налет или нет. Повторился. Только на этот раз сигнал воздушной тревоги прозвучал еще до того, как упали первые бомбы. А в остальном… Мы все также пытаемся вести заградительный огонь, так же полосуют темноту сотни сигнальных ракет, а результат опять нулевой. Ночное небо большое, и одиночный самолет прячется в нем без труда.

Понимая, что третья бессонная ночь на боеспособности расчетов скажется далеко не положительно, начальство поднимает батарею на два часа позже обычного. Но налеты прекращаются так же внезапно, как и начались. В общем, понятно, что наше наступление выдыхается, и немецкая авиация получила возможность прощупать наш дальний тыл, в частности систему ПВО. В середине февраля был получен сигнал о появлении еще одного немецкого самолета. Был он или нет, неизвестно. Погода была отвратительная, над городом висела низкая облачность, и мы интенсивно палили в эти облака, не имея никаких данных о высоте, курсе и скорости цели, даже в самом факте ее пролета никто не был уверен. Однако высокое начальство еще уверено в благополучном исходе нашего наступления и в том, что Поволжье скоро станет недосягаемым для немецкой авиации. Поэтому наша подготовка к отправке на фронт вступает в завершающую фазу.