Алиф-невидимка - Дж. Уиллоу Уилсон

Алиф вздрогнул. Как точно угадал Викрам его мысли! А может быть, это он сам так пристально смотрел на его ноги, что тут и догадаться было несложно.

— Это не честно, — заговорила по-английски американка. — Мы на самом деле не такие уж и плохие. — Она посмотрела на Алифа, словно искала поддержки в молодом человеке. — Он так говорит про меня, потому что один раз я хотела подвергнуть его психоанализу, чтобы написать статью. Меня так захватила идея написать про одного посредника, который занимается устройством сомнительных дел и при этом сам живет на рынке чуть ли не под открытым небом и считает, что он не кто иной, как вампир Викрам, что я сама выследила его. И вот теперь никак не могу от него отделаться.

Алиф поймал на себе взгляд Дины. Судя по всему, ей тоже становилось здесь дискомфортно.

— Так оно и есть. Я — вампир Викрам.

— Ну, в таком случае ты отлично сохранился. Тебе никак не дашь две тысячи лет, как герою санскритской легенды, — ядовито заметила американка.

— Так что насчет книги? — напомнила Дина цель их посещения. Женщина-неофит покраснела и быстро пролистала несколько страниц, мельком просматривая текст рукописи.

— Ну, если она настоящая… это будет невероятно! Общее мнение специалистов таково, что книгу «Тысяча и один день» сочинил один француз семнадцатого века. Звали его Делакруа. Он пытался сделать деньги, используя безумную популярность «Арабских ночей». И вот сам Людовик XIV — король-солнце — послал его изучать Восток. А уж если посылает сам король, его приказ необходимо выполнять. И вернуться нужно не с пустыми руками. И вот он привез домой целый сборник историй, которые, по его же словам, были ему надиктованы персидскими дервишами, а те, в свою очередь, якобы слышали их от джиннов. Ну, эта часть легенды, разумеется, чепуха. Но ученые решили, что он врал в принципе насчет своей рукописи и никогда не встречался с персидскими мистиками вообще.

— Ну, это ведь только мнение ученых, а не всеобщее мнение, — уточнил Викрам.

Американка недовольно поморщилась.

— Ты сказала, будто этот француз слышал истории от персидских дервишей, — заговорила Дина, — но наша книга написана на арабском.

— После завоеваний мусульман арабский язык стал считаться языком ученых во всей Персии, — пояснила американка. — И тот, кто их записывал, считал, что сохраняет для истории некие ученые знания, которые потом будут читать шейхи и другие достойные люди, а потому записывал все именно по-арабски.

— Кодировка данных, — пробормотал Алиф.

— Что ты сказал?

— Ничего особенного.

— Поэтому можно предположить одну вещь, — продолжала новообращенная, постукивая пальцем по книге, — а именно, что эта рукопись настоящая, а не перевод с французского, выполненный в восемнадцатом или даже девятнадцатом веке, или даже с английского. Так бывает иногда. Ну в общем, в одной стране придумывается что-то, но они при этом говорят, что сама вещь была найдена в другой стране, а жители этой страны уже начинают считать ее своей. В общем, в истории много таких примеров, и не все становится ясно с первого раза.

Алифу почему-то стало обидно.

— Интисар не сомневалась в том, что эта рукопись настоящая. Она верила в это.

— Кто такая Интисар?

— Девушка этого молодого человека, — пояснил Викрам. — Это она прислала ему рукопись.

Новообращенная пожала плечами:

— Но она могла ошибаться. Если эта рукопись подлинная, значит, это первый арабский экземпляр, всплывший на поверхность за сто лет изучения данной книги.

— Изучения западными специалистами, — уточнил Викрам.

— Простите, но разве существуют какие-то другие? То есть я хотела сказать вот что. Если не считать самого Города, весь арабский полуостров все время считался интеллектуальной черной дырой, с тех пор как жители Саудовской Аравии разграбили Мекку и Медину еще в 20-е годы. Палестина представляет собой развалины, куда уходят традиционно своими корнями все научные исследования. То же самое можно сказать про Бейрут и Багдад. Северная Африка до сих пор никак не оправится от своего колониального прошлого, все их университеты прибрали к рукам автократы или социалисты прозападного образца. Персия по уши завязла в революциях. И если кто-то с Востока решил заняться изучением «Альф Яум», то ваша девушка будет первой.

Это заявление было встречено полной тишиной. Дина беспокойно возилась со своей больной рукой и, казалось, не замечала никого вокруг. Алиф боролся с внутренней неприязнью к женщине, сидящей напротив него. Ее это, похоже, вовсе не трогало. Из окна подул легкий ветерок и расправил ее сиреневый шарфик, который теперь напоминал развевающееся знамя за ее головой.

«Фальшивый цвет такого же фальшивого флага», — подумал Алиф.

— Послушайте, я вовсе не собиралась портить вам всем настроение, — заявила американка и снова попыталась встретиться взглядом с Алифом. — Я только хотела сказать… ну, если книга настоящая, это просто удивительно. Вот и все. — И она гордо выпрямилась на своем стуле.

— Ты заставила меня почувствовать себя дураком в присутствии моих юных друзей, — заявил Викрам. Было в его голосе нечто такое, что встревожило Алифа, и он с беспокойством взглянул на мужчину. — Что ж, за это я тебя поблагодарить никак не могу.

— Ну простите меня! — И американка устало вытерла ладонью пот со лба. — Я никого не хотела разочаровывать. Ни в коем случае. Вы принесли мне книгу, а я высказала вам свое мнение о ней. Она выглядит так, будто ей никак не меньше полутораста лет. Это не современная подделка, нет. Но пока мы не можем доказать того, что она была написана раньше изданий Делакруа, а потому только имеем право присоединиться к общепринятому мнению на этот счет.

— А как можно точнее определить ее возраст? — спросил Алиф по-английски, тщательно выговаривая каждое слово.

Женщина-неофит вздохнула:

— Я могла бы взять бумагу на анализ в нашей архивной лаборатории, так сказать, взглянуть на нее в микроскоп. Дело в том, что производство бумаги со временем сильно менялось, и это могло бы нам здорово помочь. А уже потом я могла бы попытаться выяснить, каким образом эта книга попала в руки твоей знакомой.

— Жаль, что я не могу с ней поговорить, — пробормотал Алиф, обращаясь скорее к самому себе. — Тогда бы я ее спросил, зачем она переслала мне эту книгу и что вообще я должен с ней делать.

— А почему это стало невозможным?

Алиф уже начал подбирать слова для адекватного ответа, как вдруг его осенило.

— Это возможно! — воскликнул он. — Боже мой, это возможно! Голливуда больше нет. И теперь, если она захочет, то сможет написать мне. Я могу придумать новый адрес, подключиться к Интернету… Она должна поговорить со мной прямо сейчас. — Позабыв о своей неприязни к американке, он повернулся и обратился непосредственно к хозяйке дома: — Ты могла бы провести нас в компьютерную в Аль Башире?