Магиер Лебиус - Руслан Мельников

– Ну, ладно, – пфальцграф снова уселся на солому – подле соседа, отделенного железными прутьями. По крайней мере, от этого несло зловонным тюремным духом не так сильно, как от тех, слева. И настроен он, похоже, миролюбиво. И рассказать, действительно, сможет что-нибудь полезное. Только вот не умолкающие глумливые голоса из темноты мешали спокойно поговорить.

Втянув сквозь зубы побольше воздуха, Дипольд повернулся к стене мрака. Заковыристое ругательство уже готово было сорваться с уст.

– Не нужно этого делать, ваша светлость, – неожиданно остановил разъяренного пфальцграфа незнакомец.

Тихая, но убедительная просьба прозвучала в его словах. Просьба знающего человека, просьба, похожая на благоразумный совет.

– Если хотите, чтобы они, – рука соседа неопределенным жестом обвела темноту вокруг, – замолчали, просто не давайте им повода обсуждать себя. Не деритесь, не ломайте им рук, не огрызайтесь, не сотрясайте понапрасну решетку и воздух. Чем громче здесь кричишь, чем беспокойнее себя ведешь, чем яростнее мечешься по своей клетке, тем больше их потешаешь…

Голос у незнакомца был мягкий, увещевающий. Таким говорят с капризными детьми. Или с бесноватыми.

– Когда сильно шумишь, они думают, что видят твою слабость и отчаяние, и от того глумятся еще больше. Если же не обращать на них внимания, если дать понять, что их слова не трогают и не задевают, им надоест зубоскалить. Рано или поздно, но обязательно надоест.

Дипольд шумно выдохнул. Гейнский пфальцграф решил внять разумному совету. Стараясь игнорировать обидные выкрики из темноты, он долго и внимательно всматривался в собеседника. Света из двух (одно – в камере пфальцграфа, другое – в клетке справа) маленьких окошек под потолком оказалось достаточно, чтобы разглядеть лицо соседа. Жуткое изувеченное лицо. Во всю правую половину бугрился след от сильного ожога. Кожа с мясом в свое время слезла здесь, небось, аж до самой кости. Удивительно, как вообще такая рана зажила. Мало того – чудом уцелел глаз. Впрочем, уцелел ли? Правое, лишенное век око словно всажено, словно вживлено в опаленную глазницу заново. И смотрит как чужое – не моргая, изучающе-бесстрастно.

То же и правое ухо – будто с другого человека срезанное. Да, определенно, правый глаз и правое ухо не были похожи на левый глаз и левое ухо. Может, беднягу так врачевали, а может, зачем-то пользовали магией. Какие-нибудь опыты Лебиуса? Не исключено…

– Ты кто? – глухо спросил Дипольд.

Кривая усмешка на сгоревших наполовину губах. И лишь потом ответ:

– Часовщик. Когда-то меня звали Мартин-мастер. Теперь я слуга его светлости господина маркграфа Альфреда Оберландского. Слуга и вечный раб. По прозвищу…

– Эй, Вареный! – донеслось из темноты злое и насмешливое. – О чем ты там со светлостью шепчешься?! Громче говори – нам тоже послушать охота!

Вареный, выходит, Мартин-мастер. Дипольд хмыкнул. Это, вообще-то, не прозвище – кличка. Но точно и метко данная.

Сам Мартин никак не отреагировал на выкрики из невидимых клеток. Привык, видать…

– Что с лицом? – коротко спросил пфальцграф.

– Огонь, – так же кратко ответил Мартин.

Ответил – и аж дернулся весь, морщась от неприятных воспоминаний. Лицо его при этом стало еще страшнее. Что ж, огонь так огонь… В конце концов, какая разница, как и что именно изуродовало несчастного мастера – пламя, вырвавшееся из тигля, высыпавшиеся уголья или выплеснувшийся металл. Сейчас Дипольда занимали другие вопросы.

– Зачем Альфреду Чернокнижнику понадобился часовщик?

– Не самому Альфреду – его колдуну. Мастеру Лебиусу-из-Прагсбурга, – вздохнул Мартин.

– Хорошо… зачем часовщик колдуну?

– Не сам часовщик, а мои умелые руки, способные изготовить по заказу Лебиуса любой сложности механизм для…

– Для?

– Для других рук.

– Других? – не сразу понял Дипольд. – Рук?

– Для рук, сотворенных не из плоти и кости, а из железа и стали, – цедил слова Мартин. – Для рук, повинующихся темному магиерскому искусству и бездушной механике. Для рук машины-убийцы.

– Голем?! – осенило пфальцграфа. – Ты помогал Лебиусу создавать голема?!

Смрадная темнота вокруг кричала, визжала, улюлюкала, хрипела. А два человека, полностью отрешившись от воплей узилищного мрака, вполголоса переговаривались через решетку.

И незримые крикуны уставали. Так и не дождавшись новой потехи, крикуны разочарованно затихли – один за другим.

Мартин-мастер считался лучшим умельцем своей округи. А потому, согласно приказу маркграфа, объявившего однажды сбор мастеровых, принял участие в невиданном доселе состязании ремесленников.

В замок Альфреда тогда съехались все, чья профессия была в той или иной мере связана с металлом. А таковых в Оберландмарке, издавна славившейся рудниками и кузнечным делом, насчитывалось немало. Между рудоплавами, литейщиками, кузнецами, оружейниками, бронниками, ювелирами, часовщиками и прочим мастеровым людом состоялось что-то вроде турнира-испытания. Искуснейшие мастера и талантливые подмастерья изо дня в день соревновались друг с другом, демонстрируя достижения в своем ремесле. Каждый должен был выполнить определенную работу, которой обучался с детства. Мартину же досталось особое задание.

– Рука, – тяжко вздохнул узник с обожженным лицом. – Мне следовало изготовить большую механическую руку, которая могла бы сгибаться, как обычная человеческая, сжимать и разжимать пальцы и – главное – крепко держать оружие. В действие ее должен был приводить потаенный рычажок и толстая стальная проволока, укрытая над локтем, у плеча, с внутренней стороны. Там, где у человека подмышка. Все пояснения давал мастер Лебиус – прагсбургский магиер и механикус, ведавший состязанием ремесленников. Он же предоставил мне необходимые чертежи с устройством руки.

– Руки голема? – прищурился Дипольд.

– О големе я тогда ничего не знал. Узнал позже. А тогда это было просто состязание. Доказательство мастерства.

– Ясно. Продолжай.

– Черновую работу делал кто-то другой, так что всеми деталями и заготовками меня снабжали в нужном количестве. На мою долю оставалась конечная обработка и сборка. Но именно это и было самым ответственным этапом. Видите ли, ваша светлость, здесь особенно важны скрупулезность и точность. Малейшая ошибка… чуть тоньше проволочка, чуть толще зубчик шестеренки – и все идет насмарку. Работа была напряженной, долгой. Я спал по три часа в сутки, а магиер все торопил. Вот именно тогда-то… Да, тогда…

Мартин тронул правую половину лица. Съежился от неприятных воспоминаний. Дипольд молчал. Дипольд не торопил. Зачем – сосед все скажет сам. Раз уж начал…

– Тигль, – не сказал, простонал Мартин. – Я его задел, он перевернулся. В тигле было олово с какими-то едкими алхимическими добавками, делавшими его гибче лозы и крепче стали. Лебиус сам готовил эту смесь, мне оставалось только расплавить…