Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен - Эми Стэнли

Из подъезда с земляным полом, где едва помещались две пары сандалий, в ее комнату вела каменная ступенька. Внутри места хватало лишь на то, чтобы расстелить три циновки: две вдоль задней стены и еще одну поперек, на всю ширину комнаты. Собственно, ими и ограничивалась вся обстановка комнаты, так как жилье обычно сдавалось без мебели, которую, впрочем, все равно некуда было ставить. Если у Цунено имелся бы запас одежды – которого у нее не было, – ей пришлось бы вешать наряды на стену или складывать в корзину. Если имелся бы футон – которого у нее тоже не было, – после сна ей пришлось бы скатывать его и заталкивать в угол. Потому что днем в этой комнате и ели, и занимались повседневными делами. Что никак не могло радовать Цунено. Свет проникал лишь сквозь маленькое окно, выходившее в узкий проулок[299]. В основном доходные дома состояли из двух рядов комнат, обращенных в противоположные стороны, поэтому задние и боковые стены у них были общими. Солнце заглядывало в комнату лишь в те минуты, когда его лучи оказывались под правильным углом и могли проникнуть сквозь решетку окна. Дальний угол комнаты был погружен в вечный мрак.

Сбоку от входа в комнату, на том же уровне, располагалась узкая деревянная площадка для ведер с водой. Тут же имелся закуток для приготовления пищи – слишком маленький, чтобы называться кухней: в нем поместились бы лишь миниатюрная жаровня и еще, пожалуй, ящичек с рисом[300]. За один раз на такой жаровне готовили котелок риса; все остальное приходилось стряпать заранее или покупать готовую еду у уличных торговцев. Но одной жаровней дело не обходилось: полагалось иметь специальную трубку, с помощью которой раздували подожженный уголь. Жаровня, котелок, угли, трубка, ящичек, ведра – все это еще надо было купить. Около входа на стене висели полки, которые могли пригодиться, когда Цунено обзаведется мисками, подносами и палочками. Держать посуду на полу было нельзя: в комнате с тремя циновками едва хватало места, чтобы подобраться к жаровне.

Много позже Цунено приспособится к жизни в глухих столичных переулках. Она научится знакомиться с соседями и не обращать внимания на громкие разговоры, эхом отдававшиеся в ее комнате. Привыкнет подолгу стоять в очереди к колодцу, покупать древесный уголь с помощью совка и пользоваться общей уборной, деля ее с десятками чужих людей. Со временем она уже сознательно выберет такую жизнь в столице, предпочтя ее более уютному существованию в провинции Этиго. Но в первые недели она едва находила слова, чтобы описать свои условия в квартале Минагава-тё, и лишь повторяла, что они ужасны[301].

Пожалуй, Цунено приходилось тяжелее, чем большинству ее соседей, принадлежавших к относительно благополучной среде низшего класса Эдо[302]. Кто-то из них служил в господских домах, а в съемных комнатах только ночевал; другие носили паланкины по столичным улицам, а когда не работали, прислоняли их к стене около своих дверей. Среди жильцов было много уличных торговцев. Они уходили из дома каждое утро, делая это намного бодрее в солнечную, а не дождливую погоду. Часами напролет торговцы кружили по улицам, продавая свечи, сладости, острый перец. Некоторые жильцы умудрялись использовать свои маленькие комнаты для дела: продавцы подержанной посуды раскладывали товар у дверей, учителя принимали учеников, приходивших со своими столиками для письма, а агенты по найму – захожих клиентов. Но чаще всего среди жителей встречались мелкие кустари. Поразительно, сколько разных вещей они могли изготовить в своих комнатах и дворах. Красили и расписывали по трафарету ткани, вырезали из дерева печатные доски для гравюр, мастерили деревянные инструменты, делали очки, плели татами, шлифовали и полировали доски, собирали музыкальные инструменты. Работа кипела у всех на виду, поскольку двери всегда держали открытыми, чтобы впустить в комнаты хоть немного света.

Жильцы доходных домов всегда знали, как идут дела у соседа. Они встречались у колодцев, в купальнях, у брадобреев. Занимаясь какой-нибудь работой, они все переговаривались через улицу[303]. Мужчины хвастались и ругались, сердитые матери семейств распекали невесток, ворчливые старики изводили всех вокруг кряхтеньем и жалобами. Темы для разговора находились без труда: соседи, обожающие брать в долг вещи и забывающие их возвращать; чумазые хныкающие дети, которые так и норовят высморкаться в рукав родительского кимоно; никчемные сыновья, спускающие все заработанное в публичных домах; ленивые жены, посылающие мужей за водой к колодцу; надменные дочери, которые смеют говорить своим матерям, что те одеваются немодно. Острые языки не щадили никого. Буё Инси, самурай из Эдо, уверял, что женщины из бедных кварталов только и ждут, когда мужчины уйдут на работу, чтобы «собраться всей улицей и всласть перемыть им косточки»[304].

В Минагава-тё наверняка было что сказать по поводу отношений Цунено и Тикана, однако сожительство двух взрослых людей не несло в себе ничего настолько скандального, чтобы привлечь внимание старейшины из простолюдинов, который следил за проживающими в этом районе и поддерживал связь с чиновниками-самураями из городского управления. Собственно говоря, пока не провели ежегодную перепись населения, вряд ли какой чиновник или смотритель мог бы сказать, кто с кем живет и почему. Кроме того, было трудно отличить постоянных жителей столицы от временных гостей и сезонных работников. В районе Канда почти в каждой съемной комнате ютилось от трех до пяти человек[305]. Чаще всего это были семейные пары с детьми, но попадались холостяки, вдовцы и вдовы. Иногда под одной крышей жили три поколения семьи, а незамужняя тетушка или холостой дядюшка делили кров с племянниками и их родителями. Встречались и более необычные варианты. Бывало даже, что взрослые брат и сестра снимали жилье на двоих, а потом пускали на постой кого-нибудь из друзей. Так что неженатая пара, поселившаяся в одной комнате доходного дома, никого не удивляла. Впрочем, в те времена не существовало свидетельств о браке, и Цунено могла говорить новым знакомым все что угодно.