Талисман Карла Смелого - Жюльетта Бенцони

– Я пропустила мессу, но ведь я готовилась к причастию и ничего не ела, так что просто умирала от голода и жажды. Они тут же дали мне бутерброд и кофе. Ничего не скажешь, люди предусмотрительные, у них все было с собой, даже кофе в термосе. И я пообещала, что буду вести себя тихо... Мы поехали дальше. Возможности как-то сорентироваться не было никакой, разве что становилось все холоднее, значит, мы ехали на север или на восток. Господи Боже! До чего же мне было холодно! Наконец, добрались. И заехали, судя по запаху бензина, в гараж. Тот, что был посильнее, взвалил меня себе на спину, как мешок картошки. От подобного способа передвижения меня затошнило, но, к счастью, путь был недолог. Меня свалили на пол в помещении, где было гораздо теплее и приятно пахло фруктами. Повязку с глаз сняли, и я увидела, что я нахожусь в кладовой или в погребе, вокруг громоздились решетчатые ящики с яблоками, грушами, виноградом, на полках стояли банки с соленьями. Смерть от истощения мне, стало быть, не грозила. Вошла очень толстая женщина, она явно была недовольна моим появлением, но говорила на незнакомом мне диалекте, так что я не поняла ни слова.

– Это вы-то не поняли ни слова, План-Крепен?! Вы, которая говорит уж не знаю на скольких языках? – удивилась маркиза.

– На семи. Но она говорила на местном диалекте, а я их не знаю. Продолжая выражать недовольство, толстуха принесла матрас, подушку и одеяло. Потом отвела меня в туалет, самый что ни на есть деревенский, а потом в какую-то клетушку в глубине большого темного помещения. Там стояли жестяная раковина и кран с холодной водой, но я нашла эти удобства божественными. Когда я вернулась, веревку, которой я была связана, заменили на цепь с наручниками. Другой конец цепи прикрепили к кольцу в стене над постелью. Теперь у меня хотя бы освободились руки. В качестве пожелания "доброй ночи" я получила миску горячего супа и краюшку хлеба. Потом свечу унесли, и я осталась в полной тьме, но я так устала, что мигом заснула и спала, как сурок.

Проснувшись, я чувствовала себя разбитой, словно меня хорошенько отколотили, но в помещении стало гораздо светлее. Свет проникал через фрамугу в крыше, и я поняла, что нахожусь скорее всего в старой риге, где есть еще и чердак, куда ведет источенная жучком лестница. Мне очень захотелось туда забраться, и я подумала, что так и сделаю, как только мне представится случай. Сколько прошло времени с тех пор, как меня похитили, я не знала. То ли одни сутки, то ли больше. Но главным для меня было освободиться. И в конце концов мне это удалось...

– Удалось избавиться от наручников? – переспросил Альдо, налив ей в бокал еще шампанского.

Мари-Анжелин отпила глоток и поблагодарила:

– Спасибо. Наши теперешние модницы с короткими стрижками понятия не имеют, как полезны длинные волосы...

– Надеюсь, вам не пришлось сплести из них веревку? Слава Богу, нет! Они у вас прежней длины, – успокоенно заметил Адальбер.

– Нет, мне пригодились не сами волосы, а шпильки, которыми я их закалываю. С их помощью можно совершать чудеса.

– В том числе открывать наручники?

– Именно. С этой минуты я могла освободиться в любую минуту, когда захочу.

И освободилась, как только услышала выстрелы. В доме не слышалось ни звука, и я поднялась по лестнице на чердак, чтобы посмотреть, что творится вокруг. Там было гораздо интереснее, чем в риге, где меня держали взаперти. Бог знает почему оконные петли были прекрасно смазаны. Я без труда открыла окно и вылезла на крышу. Вокруг царила полнейшая тишина, вечерело, через дорогу темнел лес, на опушке я увидела инспектора Соважоля, он двигался вперед, держа в руке пистолет. А в следующую минуту я увидела, как он упал. Наверное, от ужаса я потеряла равновесие, упала, ударилась головой и... Вот и все.

Мари-Анжелин замолчала и спокойно допила шампанское под удивленными взглядами Альдо и Адальбера.

– Неужели все? – недоверчиво осведомился Адальбер.

– Да! Вам этого мало? Сразу видно, что вы не жили в заточении под страхом смерти! Столько времени я провела в кошмаре, и в ту самую минуту, когда увидела своего спасителя, его застрелили у меня на глазах. Удар был так силен, что я лишилась сознания и в самом деле ничего не помню. Очнулась я только в монастыре Благовещения. И вы должны быть этому рады. Или вы хотели, чтобы я упала с крыши и сломала себе шею?

– Не говорите глупостей, – проворчал Адальбер, сидевший, уперев локти в колени и держа сигарету между указательным и средним пальцами. Он всеми силами старался вникнуть, что же на самом деле произошло. – Не удивляйтесь, что мы задаем себе и вам вопросы. Между вашим нахождением на крыше и вашим появлением у монахинь, которое произвело на нас незабываемое впечатление...

– Интересно, что вы пытаетесь выискать? – сердито повысила голос План-Крепен. – Хотите сказать, что монахини ряженые? Что их специально наняли, чтобы запутать следы?

– Погодите, не возмущайтесь, План-Крепен! Я хоть и не такой страстный христианин, как вы, но и мне известно, что до сих пор сохраняются монашеские ордена, где носят именно такую одежду, какую носили при основании. Например, "Милосердные дамы из Бона" носят геннин[21]и темно-синее платье со шлейфом, в каком ходила основательница Гигона Салинская. Правда, теперь они чаще всего работают сестрами милосердия и прикрепляют свой знаменитый шлейф булавкой к поясу. Вот и сестры обители Благовещения тоже носят...

– Ту же самую одежду, какую носила Жанна Французская, – подхватила госпожа де Соммьер, – дочь, нелюбимая не только судьбой, но и своим отцом, Людовиком XI, который сделал ее орудием своей политики и выдал замуж за двоюродного брата, мятежного Людовика Орлеанского, сказав при этом: "Детей, которые у них родятся, кормить не придется". Король цинично намекал на физические недостатки бедняжки. А когда Орлеанский стал королем Людовиком XII, он пожелал развестись с Жанной, чтобы жениться на Анне Бретонской, вдове своего шурина Карла VIII, и несчастная Жанна вынуждена была вытерпеть унизительный судебный процесс! Бедная женщина!

– Я не знал, что вы у нас специалист по религиозной истории, тетушка Амели, – заметил Альдо, поглядев на пожилую женщину с легкой улыбкой.

– Я не такой знаток истории, как План-Крепен, но судьбы отдельных исторических лиц мне известны, среди них и история жизни Жанны.

– Меня в этой истории удивляет вот что: свой монастырь Жанна основала во Франш-Конте, принадлежавшем Карлу Смелому, а его перед смертью оставили абсолютно все. Неужели Жанна хотела его хоть как-то утешить?

– Безусловно, – веско подтвердила План-Крепен, вернувшись на родную ей почву. – В Франш-Конте целых шесть монастырей Благовещения. Чудесно, не правда ли? Жанна, как я думаю, жалела побежденного от всего сердца и молилась больше всего за то...

– Вы собираетесь познакомить нас с еще одной из впечатляющих страниц религиозной истории Франции? Вскоре у вас будет великолепная возможность изучить ее вместе с Ланглуа, – не без иронии ввернул Альдо. – Предсказываю вам оживленнейшую дискуссию. Особенно по поводу вашего обморока на чердаке и того, как вы неожиданно пришли в себя в монастыре.