Зеркало времени - Майкл Кокс

В голосе у нее появились странные, сонные нотки, и на лбу выступила испарина.

— Вам нездоровится, матушка? — спросил мистер Рандольф, подаваясь к ней и заботливо кладя ладонь ей на руку.

— Все в порядке, Рандольф, благодарю тебя. Как я говорила за завтраком, последние два дня я просыпаюсь с головной болью — вот почему я попросила Персея пригласить доктора Пордейджа. Но это пустяки. О, вот мы и приехали.

Карета остановилась у старинной церкви Святого Иоанна Крестителя, где уже собралась изрядная толпа скорбящих и деревенских зевак.

Мы вышли, и толпа почтительно расступилась, точно Чермное море перед Моисеем, когда миледи с двумя своими красивыми сыновьями и остальные прибывшие из Эвенвуда (я шла последней) прошествовали вереницей через церковный двор и расселись по почетным местам, приготовленным для них.

Подтверждая репутацию чудака, профессор Слейк задолго до смерти строго-настрого распорядился провести свои похороны самым скромным образом (решение, горячо мной одобренное). Как следствие, на погребальной церемонии наблюдалось приятное отсутствие обычной помпезной пышности и традиционных атрибутов — никаких мерзких бородатых статистов с факелами и плюмажами, никакого задрапированного черной тканью катафалка, эдакого омнибуса смерти. Однажды я видела подобный пошлый кошмар в Лондоне, когда жила у миссис Ридпат, и зрелище это вызвало у меня глубочайшее отвращение.

Простой деревянный гроб доставили в церковь садовник покойного и сын садовника — на двухколесной ручной тележке, украшенной осенними цветами и темно-синими лентами (профессор был выпускником Оксфорда). За гробом одиноко шел мистер Монтегю Роксолл, племянник и ближайший живой родственник профессора Слейка (как мне позже доложил доктор Пордейдж). Он держал перед собой обеими руками, словно подношение, экземпляр монументального труда своего дяди по истории языческих народов{3} (пояснение, любезно сделанное тем же доктором Пи).

Потом началась заупокойная служба: мистер Трипп, исполненный сознания важности почетной миссии, неожиданно ему доверенной, в назначенное время взошел на кафедру и добрых сорок минут нудно излагал нам свои мысли о бренности жизни человеческой. Когда он уже заканчивал, к заметному облегчению всего собрания, под сводами церкви разнесся эхом глухой рокот внезапно хлынувшего ливня.

— Вашего предшественника, мистера Картерета, тоже хоронили в дождь, — прошептал мистеру Баверстоку доктор Пордейдж, сидевший позади меня.

— Верно, в дождь, — согласился секретарь миледи.

Неожиданный короткий ливень почти унялся ко времени, когда мы собрались у могилы, но зонтики все же пришлось достать, и дамы подбирали юбки, пока мы шли по глубоким лужам, разлившимся на изрытой колеями дорожке.

Когда гроб со всеми надлежащими церемониями опустили в могилу, по стенкам которой все еще стекали струйки мутной воды, мистер Роксолл выступил вперед, с книгой своего дяди в руке. Он обмотал увесистый том одной из длинных темносиних лент, украшавших ручную тележку, а потом опустился на колени на мокрый дерн и, держа ленту за один конец, дал ей размотаться, чтобы книга мягко упала на крышку гроба.

Похоже, никого, кроме меня, сей пункт церемониала нисколько не удивил. На самом деле многие скорбящие ожидали чего-то подобного: я услышала, как один господин сказал другому, что по деревне уже давно ходили слухи, будто профессор распорядился положить главный труд его жизни к нему в могилу (но не в гроб), дабы тот первым восстал из праха при всеобщем воскресении мертвых, которое произойдет, согласно уверенному предсказанию покойного, в первый день тысяча девятисотого года.

Для почетных участников похорон — в первую очередь, разумеется, для скорбящих из Эвенвуда — была приготовлена холодная закуска в доме покойного, Пифагор-Лодже, стоявшем немного на отшибе от деревни, на Хелпстон-роуд.

Название Пифагор-Лодж наводило на мысль о некоем грозном готическом монстре, и услужливое воображение рисовало мне миниатюрный замок Отранто, воздвигнутый в мирной сельской местности Восточной Англии. Но, выйдя из кареты, я с легким разочарованием увидела опрятную маленькую виллу с увитыми темно-зеленым плющом стенами, построенную не более пятидесяти лет назад, — она стояла посреди квадратной, тщательно ухоженной лужайки, и перед ней высился одинокий древний кедр.

Мистер Роксолл пригласил нас пройти в дом, а потом проводил леди Тансор в гостиную, где на двух длинных столах нас ждала холодная закуска.

Племянник профессора Слейка вызвал у меня чрезвычайный интерес с самого момента, когда вошел в церковь следом за гробом своего дяди. Чисто выбритый и совершенно лысый, если не считать бледно-серебристого пуха над ушами, он был лет шестидесяти пяти (что впоследствии подтвердил доктор Пордейдж). Однако он весь лучился внутренним светом, а потому производил впечатление человека, не испорченного и не обремененного обычными людскими горестями и разочарованиями. Вдобавок в смеющихся серых глазах мистера Роксолла отражался такой живой и деятельный ум, что его почти можно было принять за юношу на пороге жизни, полного честолюбивых замыслов и безграничного оптимизма.

Я проследовала за леди Тансор и ее сыновьями в гостиную, но придержала шаг, когда они остановились, чтобы мистер Роксолл отрекомендовал их группе леди и джентльменов. Потом они заняли места у камина в дальнем конце комнаты, а ко мне подошел доктор Пордейдж и принялся рассказывать про мистера Монтегю Роксолла, хотя я не задала ни единого вопроса.

Сейчас он находился в отставке, но в лучшую свою пору слыл одним из самых грозных в Лондоне прокуроров и славился обыкновением тщательно и скрупулезно готовиться к каждому делу, а также интеллектуальной беспощадностью в судебных дискуссиях, где с ним мало кто мог тягаться. Он вышел победителем во многих известных процессах по убийствам, порой вопреки всякому вероятию. При всем своем мягком, дружелюбном нраве мистер Монтегю Роксолл, королевский прокурор, всегда внушал обвиняемой стороне страх и трепет, а в преступных кругах столицы все поголовно знали, что Роксолл как пить дать отправит тебя на виселицу, коли ты предстанешь перед ним по серьезному обвинению.

— Но такой скромный, дорогая моя, — доверительно сообщил доктор, наклоняясь ко мне и для пущей выразительности поглаживая окладистую бороду. — Просто безнадежно скромный. И знаете, мне кажется, он совершенно искренен в своем самоуничижении. Каково, а?

Я ответила безмолвной улыбкой, а потом спросила доктора Пордейджа, не будет ли он любезен принести мне стакан холодной воды, ибо у меня пересохло в горле.

Он резво унесся прочь, а уже в следующий миг ко мне подошел сам мистер Роксолл и представился.

Разумеется, я в первую очередь выразила соболезнования по поводу смерти его дяди. И тотчас же поняла, что заблуждалась, полагая его человеком, чуждым всяких земных печалей. На лицо мистера Роксолла набежала тень.