Заблудившаяся муза - Валерия Вербинина

– Но почему, почему?

– Потому что она умерла. Но пока я попрошу вас никому об этом не говорить.

– Умерла? – Павлов провел рукой по лицу. – Безумие какое-то. Как? Когда?

– Вчера. Мы расследуем ее гибель, и я желал бы получить ответы на некоторые вопросы. У Ольги Николаевны были враги?

– Враги? – вяло переспросил Владимир. Лицо у него словно разом постарело – настолько болезненно он воспринял весть о гибели молодой женщины. – Да нет, какие враги…

– Вы уверены?

– Господи, я… Чего вы от меня хотите?

– Правду. Вы хорошо знали Ольгу Николаевну?

– А вы как думаете?

– Вы были в курсе ее жизненных обстоятельств? Она ни на кого не жаловалась, не говорила, что ей кто-то угрожает?

– Нет. Ничего такого я не помню.

– В последние дни вы часто с ней виделись?

– Я видел ее только позавчера… нет, три дня назад, – хрипло признался молодой человек. – Почему она умерла?

– Ее убили.

– Боже мой! Кто?

– Вот это я и пытаюсь выяснить. Скажите, вы не помните ничего странного, ничего необычного в ее поведении?

– Нет. Она была такая же, как и всегда.

– И три дня назад тоже?

– Да. Мы поехали кататься… Светило солнце. Я держал ее за руку… – Он смутился и замолчал.

– Значит, ничего?

– Ничего.

– Вы с ней часто ссорились?

Однако корнет не попался в эту маленькую ловушку.

– Мы вообще не ссорились. Кто вам сказал такую глупость?

– Вы знали, что у нее есть другие?

– Другой. Композитор Чигринский. Да.

– И что вы об этом думали?

– Я разорен, – мрачно ответил Павлов. – Мерзавец-опекун пустил мое состояние по ветру, прохныкал, что он виноват передо мной, и благоразумно умер. А Оля… Она не смогла бы жить в нищете. И дать ей я ничего не мог. Ненавижу его песни, – неожиданно признался корнет. – Если б я мог, я бы вызвал его на дуэль… Он был ее недостоин, поймите!

– Он так дурно с ней обращался?

Владимир выпрямился, сверкнул глазами.

– Он был уверен, что ее купил. Его в жизни вообще ничто не интересует, кроме музыки. Оля говорила, что он страшный человек. Люди ему безразличны, главное – то, что он пишет… Я все время боялся, что он предложит ей выйти за него замуж и я окончательно ее потеряю. Но Оля смеялась, что она все равно не согласится, что с таким, как Чигринский, она умрет со скуки…

– А вы?

– Что – я?

– Что вы значили для нее?

– Я любил ее. И она меня любила.

Он сделал над собой усилие, чтобы прибегнуть к прошедшему времени. Любила… любила… А теперь ее больше нет…

– Вы встречались у нее дома?

– Я никогда там не был, чтобы ее не компрометировать. Она снимала для нас отдельное жилье здесь неподалеку, на Конногвардейской. Там мы и виделись тайком, когда мне удавалось освободиться.

– Вам неизвестно, был ли среди знакомых Ольги Николаевны мужчина лет тридцати, физически сильный, с черной бородой?

Павлов задумался.

– У нее нет таких знакомых, а Чигринский бороду не носит. И ему уже не тридцать.

– Подумайте еще раз, прежде чем ответить. Есть ли у вас какие-то соображения по поводу того, кто мог желать зла Ольге Николаевне?

– Я не знаю…

– Вы никого не подозреваете?

– Я не представляю, кто мог поднять на нее руку… Просто не представляю. Но если я его найду, – мрачно добавил Владимир, – ему не жить.

– Его? То есть вы полагаете, что это мог быть мужчина?

– Не знаю. Может быть.

Леденцов не стал настаивать, а только спросил:

– Ольга Николаевна делала вам подарки?

– Еще один вопрос, господин сыщик, – вспыхнул измученный корнет, – и я вызову вас на дуэль!

– Я спросил не просто так, Владимир Сергеевич. Потрудитесь все же ответить, если и впрямь хотите, чтобы убийца был найден.

– Да, она делала мне подарки, – с ненавистью ответил Павлов. – Это все?

– А в ближайшее время она собиралась вам что-нибудь подарить?

– Откуда мне знать? Может быть… на день рождения… У меня день рождения на следующей неделе.

Гиацинт достал из кармана золотую папиросницу и протянул ее корнету.

– Благодарю за откровенность. Полагаю, я могу отдать это вам. Вряд ли Ольга Николаевна была бы против…

Владимир храбрился из последних сил, но когда он развернул бумагу и увидел надпись на крышке, лицо у него дрогнуло. Теперь он был похож на обиженного большого мальчика и часто-часто мигал, чтобы не заплакать.

– Если вы вдруг что-то вспомните… – начал Леденцов. – Неважно что…

– Я найду вас, не беспокойтесь.

И он ушел быстрым шагом, расстроенный до того, что даже забыл отдать на прощание честь Корфу.

– Дорогая, – сказала Аделаида Станиславовна, едва Амалия вернулась домой, – должна тебе сказать, что наш гость дурно влияет на Казимира.

По правде говоря, Амалия была уверена, что ни один человек на свете не способен повлиять на дядюшку, тем более в дурном смысле; скорее уж наоборот, сам Казимир мог кого угодно сбить с пути истинного. Баронесса Корф была озадачена и потребовала объяснений.

Получив их, Амалия отправилась искать композитора и обнаружила его в одной из комнат. Чигринский полулежал в кресле с бокалом коньяка, а Казимир, судя по его действиям, пытался раскурить сигару не с того конца уже потухшей спичкой. На столе были разбросаны сигарные коробки, тарелки и стояли пустые бутылки, количество которых поневоле наводило на размышления.

– А! Госпожа баронесса! – вскричал Дмитрий Иванович. – Позвольте, сударыня, припасть к вашим ногам…

– Ну припадайте, раз вам так хочется, – пожала плечами Амалия. Однако тон ее был таков, что Чигринский сразу же протрезвел.

– Я ужасно себя вел, Амалия…

Отчество, по своему обыкновению, он прочно запамятовал, и под пристальным взглядом своей собеседницы почувствовал, что неудержимо краснеет.

Воспользовавшись тем, что Амалия отвлеклась на гостя, Казимирчик сделал попытку незаметно улизнуть, но племянница сделала шаг в его сторону и преградила путь.

– Очень рад тебя видеть, – молвил неисправимый шляхтич со своей обычной доброжелательностью. – Надеюсь, тебе удалось все выяснить и… э… разъяснить, ко всеобщему удовлетворению.