Собака Раппопорта. Больничный детектив - Алексей К. Смирнов

Хомский уставился на руки Прятова. Пальцы, упрятанные в облегающие перчатки, совершали жуткие, червеообразные движения. Прятов сгорбился, одновременно вытягивая шею. Ступая по возможности осторожно, он начал приближаться к Хомскому.

Тот взялся за кофту, думая сбросить ее для последней схватки. Но кофта звякнула, и Хомский передумал. Копируя движения Александра Павловича, он присел, выставил корявые руки и стал ходить из стороны в сторону приставными шагами.

Где-то беззаботно журчала вода, срываясь в бездну.

Прятов поманил Хомского указательным пальцем. Тот покачал головой и ощерил редкие черные зубы. Улыбка слетела с лица Прятова. Он сделал еще два шага, встал на дыбы, как медведь, и бросился на Хомского.

Тот с честью выдержал первый натиск.

Вскинул клешни, удерживая руки Александра Павловича и стараясь их оттолкнуть. Они стояли, шатаясь и с ненавистью глядя друг другу в глаза. Халат на Прятове расстегнулся, и полы развевались на ветру. Колпак окончательно съехал на нос, мешая смотреть, и Прятов дул на него снизу, комически выпячивая нижнюю губу. Первая схватка закончилась ничем.

Александр Павлович попытался обнять Хомского и уложить его на кровлю, но тот вывернулся ловким приемом, весьма удивив доктора. Прятов никак не думал, что противник владеет азами японской борьбы. Впрочем, борьба могла оказаться и не при чем, а просто руки Александра Павловича скользнули по пузырькам, которыми Хомский, как оказалось, был набит с головы до пят, и даже на спине у него что-то бугрилось.

Тяжело дыша, свесив руки, они таращились друг на друга. Хомский, не в силах выдержать давящий взгляд доктора, невольно отступил, и его нога поехала. Прятов, не веря в удачу, сделал шаг навстречу, но Хомский уже бесповоротно удалялся к последнему рубежу.

На миг задержавшись на краю, сыщик отчаянно взмахнул руками, пытаясь вернуть равновесие. Соседние крыши качнулись в ужасе. Хомский оглянулся через плечо, увидел далекий асфальт. Его брови недоверчиво влетели, на лице написалось удивление. Очевидно, тайны загробного бытия подступили к нему вплотную. Там, за чертой, обозначилось нечто донельзя занятное и неожиданное. И Хомский, сорвавшись вниз, полетел знакомиться с этими чудесами.

В ушах Александра Павловича еще стоял прощальный вопль Хомского, когда он осторожно улегся на живот, не заботясь о халате, и пополз вперед, чтобы заглянуть вниз.

Сзади раздался крик:

— Прятов! Остановитесь, Прятов!

Александр Павлович перевернулся на спину и горестно воззрился на Ватникова, который уже неуклюже лез из чердачного окна.

— Одумайтесь, Прятов!

Александр Павлович, вдруг сделавшийся крайне осмотрительным, медленно поднялся на ноги. Казалось, что это не он, а кто-то другой минутой раньше балансировал над пропастью и не задумывался об опасности.

Ватников, красный от негодования, прохрипел:

— Где больной? Вы убили его, Прятов!

Александр Павлович протестующе выставил ладонь:

— Он сам виноват, Иван Павлович! Клянусь всем святым! Я погнался за ним, чтобы отобрать овсянку. Он купил ее столько, что мог отравить все отделение…

Психиатр немного смутился.

— Овсянку? Что вы такое говорите?

— Ну да! — взволнованно настаивал Прятов. — Крался в палату, нагруженный по самые гланды. Конечно, я не мог закрыть глаза. Он пустился бежать, я погнался за ним…

Ватников, не веря услышанному, переводил глаза с него на то место, где еще недавно боролся за жизнь Хомский, и обратно.

Александр Павлович смотрел на него затравленным взором.

Руки Прятова слегка дрожали.

Он явно был огорчен трагическим исходом дела.

Ватников подошел к краю крыши и боязливо посмотрел вниз. Даже отсюда было видно, что лужа, которая натекла из-под мертвого Хомского, была не вполне кровавой. Жидкости из разбившихся пузырьков вылилось столько, что сыщик лежал будто бы в маленьком алкогольном озере.

— Теперь по судам затаскают, — плаксиво сказал Прятов.

Ватников не знал, чему верить. Голова у него пошла кругом, он взялся за виски.

Дмитрий Дмитриевич сидел, откинувшись в кресле, и мерно постукивал карандашом по столу. Вид у Николаева был тюремно-исправительный.

Прятов сидел перед ним, напряженный и пунцовый от волнения. Чуть дальше, на диване, расположился Ватников.

Пауза давила и угнетала. Прятов шарил глазами по стенам, цепляясь за грамоты и дипломы.

— Александр Павлович, — Николаев сосредоточенно следил за карандашом. — Расскажите мне, что произошло на крыше. Все останется сугубо между нами.

— Я не хотел, — Прятов вложил в свои слова столько пафоса, что Дмитрий Дмитриевич невольно отшатнулся. — Я натолкнулся на него в коридоре. У него была при себе овсянка, очень много. Я, разумеется, потянулся, чтобы отнять, а он побежал. Конечно, я побежал за ним, а когда увидел, что он лезет на крышу — тем более подсуетился… Я же понимал, что он шею может сломить… Профилактика катастроф! — неожиданно выпалил он. — Я давно хотел действовать решительно… И отбирать эту овсянку заранее, лично, пока она не попала в палату! Главное — предотвратить беду!

Горячность Александра Павловича повысилась еще на градус.

— Незадолго до того самого убийства я стоял и говорил себе: все! Теперь — только силой! Отнимать, отнимать и еще раз отнимать!..

Ватников подал голос с дивана:

— Закрыли бы вы этот ларек, Дмитрий Дмитриевич, честное слово.

— У меня договор, — огрызнулся Николаев. — Дальше рассказывайте, — обратился он к Прятову.

— А дальше все! — воскликнул Александр Павлович. — Я хотел подойти, а он упал.

Дмитрий Дмитриевич посмотрел на руки Прятова.

— Вы так и ходите постоянно, не снимая перчаток?

Тот, не ожидавший такого вопроса, смутился.

— Понимаете, — пробормотал Прятов, — уж больно он… грязный. Был грязный, — с усилием выдавил он. — Я всегда старался подходить к нему в перчатках…

— Что же — педикулез у него был, вши? Или чесотка? Если да, то почему не отразили в истории? Не лечили?

— Вшей не было, — неуверенно ответил Александр Павлович. — Просто… брезгливость у меня.

— Наша профессия не позволяет такую роскошь — брезговать, — нравоучительно заметил Николаев. Вид у него сделался отсутствующий. Казалось, что он уже принял какое-то решение и тянет время. — Иван Павлович, — переключился он на Ватникова, — что вы там такое увидели, на крыше?

— Уже ничего, — отозвался Ватников. — Наш доктор лежал на животе и заглядывал вниз.

Дмитрий Дмитриевич тяжело вздохнул.

— Детский сад у нас, что ли… В общем так, господин молодой специалист. Двое ваших больных погибли при трагических обстоятельствах. Я готов согласиться, что вы здесь не при чем. И тем не менее… — Он старательно подбирал слова. — Я говорю с вами, как принято выражаться, без протокола, дружески… Бывают такие люди, которые притягивают несчастья. Назовите это бабкиным суеверием или как вам будет угодно. Я уже достаточно пожил и многое видел, чтобы многому, соответственно, верить. Во всяком случае, относиться с известным вниманием. И вот поэтому, Александр Павлович, всем будет лучше, если мы с вами расстанемся. По-хорошему. Оснований уволить вас у меня нет, это просьба. Поработайте еще недельку-другую — и сделайте милость, подыщите себе какое-нибудь другое место. Мне и без мистики тяжко…