С волками жить - Стивен Райт

а туда, куда отправился он, никакой багаж не требовался.

К кирпичам над ее письменным столом, однако, приклеено было единственное украшение этого спартанского обиталища – громадный туристский плакат равнины Солсбери, знаменитые трилиты, до которых и двадцати километров не было от той деревеньки, где она родилась и куда однажды и впрямь вернется. Она дожидалась знака. Тогда поймет.

– Вчера я получила письмо от Филипа, – сказала она.

– Наконец-то ручку нашел, а? Где он?

– В Неаполе. Затем его судно переходит в Гибралтар, я думаю. Где-то в этом месяце. Ему нравится. На этом командиры приятнее. Я б его не отпустила, будь война, но в той части света никогда нельзя быть уверенным.

– Нет. И в этой тоже.

Вдруг она отвернулась, нагнувшись над порядком у себя на столе, чтобы сделать аккуратную пометку на верхней странице своего планшета. На поясе у нее висела массивная связка ключей, позвякивая при каждом движении тела. Филип был ее старшим сыном – отправился поглядеть мир благодаря любезности ВМФ США вместо того, чтобы разглядывать внутренности тюрьмы Прохладного Ручья. Хороший, по сути, мальчик, которому недостает хорошего занятия. С мальчишками, часто думал Эмори, он бы знал, как справиться. Это вот развитые не по годам девчонки совершенно сводят его с ума.

– Я только вспомнила, – произнесла миссис Файф. – Нам поступила еще одна жалоба на запах в номере 23, поэтому я подумала, не прогонит ли Фингерз там еще раз «Рагмастер».

– Что ж, – вздохнул Эмори, – во всех номерах одна и та же история. Столько замков, столько ключей. Верчу в голове мысль, не рекламировать ли нам особый для самоубийц, полцены, еда от заведения и все необходимые пластиковые мешки и чехлы от пыли. Один сегрегированный номер. Как для курильщиков. Раздумываете, Не Выписаться Ли Насовсем? Так Вписывайтесь К Нам.

– Гораздо страшнее то, – сказала миссис Файф, – что я могу вообразить, что вы это действительно делаете.

– Я человек страшный, миссис Файф. Знаете, почему действие моего сценария не в «Желтой птице» – это место, в конце концов, мне знакомо лучше всех, его я рассматривал под десятками разных углов? Где я видел себя мэром небольшого городка, начальником над сравнительно небуйным тюремным населением, капитаном судна, разумеется, а само здание – живое нечто и постояльцы, прибывающие и убывающие, – просто грани одной громадной личности, у которой я – мозг, а некая добродушная экономка – сострадательное сердце. У нас чарующие персонажи, романтическая любовь, драма и возможности для секса, много секса. Но мне никогда не удавалось поддержать в себе интерес дольше чем на несколько страниц, потому что втайне я убежден, что Хичкок о мотельном бизнесе сказал все, что там коммерчески есть сказать[59].

– А что он сказал?

– Неважно. – На миг лицо его, казалось, претерпело перемену размера, почти неуловимое сокращение. Он оглянулся, затем спросил: – Лорина в последнее время не заходила к вам поговорить?

– Да нет, мне казалось, она болеет.

– Она ж не парализована.

– Нет, я не говорила… Как у миссис Чейс дела?

– Держится. Знаете, этот вирус тут везде бродит. У нас для них тут просто вокзал. Удивительно, что мы все постоянно не болеем.

– Боюсь, я не видела миссис Чейс уже много дней.

– Ну, ей нельзя далеко от уборной отходить. Но послушайте, если ей случится сюда забрести, спросить у вас какого-нибудь совета, вы же дадите мне знать, правда?

– Разумеется, мистер Чейс.

– Вот и умница.

Бедолага уже потерял свою жену, дочерей своих – столетия назад. И она уж точно не расскажет ему про номер 37, о личных уборках, что она там производит – в стерильных, само собой, перчатках – за миссис Чейс. Или об открытии, какое совершила она сегодня в номере 42, с Фингерзом, техником, и Тэдом снаружи, их похотливые уши прижаты к двери. Мотель – не место растить детей, а особенно – девочек.

– Я душа нервная, миссис Файф.

– Все в порядке. Я тоже.

– Я вас обожаю, миссис Файф.

– Я вас тоже люблю, мистер Чейс.

Оставшийся без присмотра телевизор в гостиной нагребал на одинокую мебель волны и частицы. На кухне в затхлом воздухе еще витало послевоние вчерашнего ужина, господствующий привкус лука и чеснока от торопливой трапезы, чьи подробности бежали его в данный миг, когда он тупо воззрился в пропасть открытого холодильника, захлопнул дверцу, попялился в буфет, захлопнул и его дверцу.

Лорина сидела подоткнутая в постели, листала нынешний номер «Стиля Л.-А.»[60]. Еще она потягивала «Курз» и курила легкие «Кэмел».

– Прошу прощения. Я думал, ты болеешь.

Она уставилась на него, царственно безразличная.

– Болею. Пиво успокаивает мне желудок, сам это знаешь, а сигаретный дым прочищает пазухи. Тебе и это известно.

Взгляд его обшарил смежную ночную тумбочку и близлежащий пол, нет ли где испачканных чашек, мисок, тарелок, свидетельств недавней кормежки.

– Что на обед?

– Черт его знает. – Она сделала долгий глоток из бутылки. – Вот, тут статья про горячих юных сценаристов, «Ботаны на бегу». Не слишком-то ободряющая картинка.

– Я читал.

– А ты уже даже не молод.

– Что стало с той лапшой в синей миске?

– Айрил съела, наверное. – Она зачитала из журнала: – «К тому времени, как Стейси Рукколе исполнилось восемнадцать, она сочинила пять сценариев, один из которых попал в оборот «Парамаунта». „Секрет моего успеха? – Она легко смеется с уверенностью матерого профессионала. – Способность, я думаю, придать своей цельности приятные очертания”». – Лорина перевела взгляд выше, рассчитывая на ответ, но Эмори в комнате уже не было.

В глубине второй полки холодильника за ржавой банкой бледных малосольных огурчиков он обнаружил полкирпича забытой «Велвиты», темного и твердого снаружи, но с достаточным количеством сравнительно мягкой желтой сердцевины, чтоб ее можно было намазать между двух ломтей черствого хлеба, шлепнуть их на густо намасленную сковороду и далее превратить в обугленный брусок то, что должно было стать приятно румяным жареным сэндвичем с сыром.

Он стоял на стуле посреди комнаты, с трудом извлекая застрявшую батарейку из вопящей пожарной сигнализации, когда прогулочным шагом, влача за собой собственные щупальца дыма, вошла Лорина и захотела узнать:

– Что это, к черту, ты тут жжешь?

Схватив индикатор дыма в оба кулака, Эмори рванул его вместе с шурупами из потолка, метнул вякающий диск в угол, где тот отлетел от плинтуса, оставил вмятину на холодильнике, поцеловался с ножкой стола и доскользил до стула, где намертво и остановился: его блеющие останки наконец оказались заглушены одним решительным, изрыгнувшим пластик притопом.

– Девятнадцать девяносто пять в «Кей-марте», – сухо заметила Лорина. – Особый светодиод голубого свечения. Экий ты буйный. Полагаю, этот выплеск имеет какое-то отношение к твоему драгоценному кино. – Она оглядела обломки