Небесный почтальон Федя Булкин - Александра Николаенко

Вот вообрази себе только, бабушка, что бы было с муравьями этими, если б каждый из них соломинку в лично свой муравейник нес?! И ступить на земле тогда стало бы некуда от их муравейников!

– Да от них, Федь, и так уже ступить некуда… Вон в буфете по пряникам бегают…

– Это потому, бабушка, что ты в своих устаревших понятиях между грядок калошами лавировать не умеешь…

– Саранча такая… беда… выкидывать, Федь, придется все пряники.

– Да они у нас все равно все в плесени.

– Федь, какая плесень? Глазурь это мятная…

– Плесень, бабушка, даже пахнет…

– «Юбилейное» неоткрытое вон прогрызли.

– Да оно при таком дожде давно изнутри уже отсырело…

– Киселя брикет…

– Это они, бабушка, в силу еще не вошли. Всей мощью не грянули. Из подполья пока что действуют, ручейками в щели ползут. А потом они и до запасов твоих золотых еще доберутся…

– Они, Федя, банки железные не прогрызят…

– Не прогрызят, так вынесут, вот увидишь, они из подпола все твои на черный день пирамиды!

…Может, откроем на обед сегодня шпротиков баночку, а? Сгущеночки… пока власть на более разумную не сменилась?

* * *

Так что пока не может быть еще, бабушка, земля человечеству общим домом. Где идет человек, даже белки – видишь? – попрятались. Даже белки не доверяют, бабушка, человеку. И не мы с тобой виноваты в этом, а те, кто до нас белок этих ловил. Белка злопамятна. Видишь, как от ужаса замелькала. Потому что тысячи лет на кисточки использует человечество, бабушка, белок этих…

Ведь не знает эта белка, что в дом ее вместо Пуни забрать хочу…

Я всегда за то, бабушка, чтоб не делать из белок кисточки. Но таких, как я, бабушка, очень мало…

Вот замри и прислушайся, как было бы без нас с тобой, бабушка, в лесу тихо… Дятел стукает, утка крякает, птички чирикают…

Даже думаю, что и лисы с медведями вернулись бы на планету… Атак они, бабушка, видя нас с тобой, уже сюда не вернутся…

Впрочем, это дело прошлое, бабушка, в нем уже ничего не поделаешь, не исправишь. Начинать в настоящем нужно, считаю я, бабушка. С малого. Вот с тебя!

Дай мне семечков, а сама иди себе по тропинке, погромче топай, обращай на себя белки этой внимание, чтобы белка видела, что уходишь. А я тут, под деревом затаюсь. Вряд ли белка считать, сколько нас с тобой раньше было, умеет. Не заметит меня она, спустится, тут-то я ее и сцапаю ей на радость…

…Одного не пойму я, бабушка… как же ловит белок этих злопамятных на кисточки человек?!

* * *

До сих пор не выходит у человечества муравейник общий построить. Если б в общий дом по песчинке, по камушку, по бревну, по соломинке, по кирпичику, а оно?.. По бревну, по песчинке, по камушку, по кирпичику, по соломинке из него…

Целый грузовик гравия, председателем дачного товарищества нашего на общие сборы заказанный, высыпали у колонки, дорогу общую подзаборную ровнять будут. Потому что тут у нас такие колдобины, что после грибного дождичка сам Мамай не пройдет…

Тетя Лида с полным ведром навстречу попалась нам с бабушкой, дядя Петя попался тоже нам с двумя ведрами, баба Галя с тележкой, тетя Зина с пакетами, Олег Анатольевич…

И хотя примета людей встречать на дороге с полными ведрами – это к хорошему, ничего уже не досталось нам от кучи той с бабушкой, пока мы со своими ведрами до нее добежали…

– Живая это вода, точно знаешь ты, бабушка?

– Точно знаю, Федь, вот подписано – «Богоявленская». Всякую болезнь исцелить может. В Иордане Христос сам крестился такой. Пей.

Вода как вода. Не из Иордана, а из-под крана…

Немножко только, может, вкусней она, что из папиной серебряной рюмочки. Не богоявленская нужна мне вода, не крещенская, а какой серый волк Ивана Царевича оживил… Волшебная.

Еще такая нужна вода мне, в какой царь сварился, а Иван-Дурак в молодца превратился. А у бабушки одни только сказки…

* * *

– Жил-был, Федь, Федот задом наперед.

Козу по голове кочергой треснет, водой из лужи окрестит и смотрит, когда воскреснет…

Стоит Федот у ворот, ждет, когда засов упадет. Всё, говорит, в Божьей воле, открывайтесь, что ли…

…Спаситель по воде, а Федот по льде. Пройду, говорит, хоть где и я по воде.

Хвалился, хвалился, да под лед провалился.

Сидит теперь под мостом, водит хвостом. Пузыри пускает. Бога ругает.

По вере крещен, рыбой воскрещен. До дна-то не допивай…

– А что, бабушка?

– А вон у тебя на плече левом кто таков сидит? Бога бранит? Осалочком спрысни… От такой воды они все кто куды…

– А отлей мне, бабушка, еще стопочку? Я Царь-Зайца попробую оживить…

Так и знал я, что не поможет.

– Сама видишь, бабушка. Не помогает вода твоя. Никакая не живая она, не волшебная. Не ожил Царь-Заяц, на – сама убедись…

– Да ты верил, Федя, что оживет?

– Как тебе сказать, бабушка? Нет, конечно.

– Вера горы сдвигает, Федь.

– В себя, бабушка?

– В Бога, Федя.

– И какую же гору, бабушка, ты подвинула?

– А вот шкаф, Федь, подвинула, слава богу…

* * *

Не было бы счастья нам с бабушкой, да несчастья помогают…

Если б не потеряла в малине ножницы свои карательные она, никогда бы я этот шарик пинг-понговый в таких зарослях не нашел…

Если б крыша вчера в беседке не рухнула, мы бы с бабушкой до сих пор под ней вечеряли…

Если б дядя Коля на своей лихопутке в наш забор не врезался, кто бы нам с бабушкой его починил?!

Хрясть!

– Господи помилуй…

Боится бабушка грома моя больше, чем я войны атомной.

– Не бойся, бабушка, у нас же громоот…

Хрясть!

…вод…

– Господи поми…

Хрясть! Хрясть! Хрясть!

Разгневался на нас с бабушкой Бог за грехи наши тяжкие. Молниями сверкает. Грохочет…

– Здóрово, бабушка! Как салют…

Жуть захватыва…

Хрясть!

Стенки вздрагивают! Представляю, каково парнику…

Хрясть!

И где только бабочки прячутся…

Чашка подпрыгивает. Стекла звенят! Пол под тапками вздрагивает. Мы сидим с бабушкой в уголке, у лампы керосиновой…