Эхо небес - Кэндзабуро Оэ

— …В дни моей молодости было две-три женщины, с которыми я не стал «делать это», хотя они и предлагали напрямую. Потом долго жалел об упущенном и в какой-то период решил «делать это», не останавливаясь ни перед чем… Но теперь, когда я еще старше, оглядываюсь назад и вижу, что делал я «это» или не делал, воспоминания примерно одинаковы, разницы, в общем-то, никакой.

— Другими словами, нам вовсе не следует «делать это»… И в любом случае, этот вечер останется для меня прекрасным воспоминанием, — ответила она, пожалуй, не без облегчения.

Мы попросили Хикари сменить кассету и добавить звук. Остаток вечера звучала музыка. Это были «Страсти по Иоанну», которые мы слушали с Мусаном и Хикари в соборе Итигая, и я уверен, что мой сын остановил на них свой выбор не случайно. Никто не лег спать, пока оратория не отзвучала, и к тому времени полено уже превратилось в пепел…

На другой день, когда мы провожали Мариэ к автобусной остановке, она сказала:

— Вам повезло, что у вас есть Хикари. Насколько я могу судить по вашему письму из Мехико, он хороший товарищ, а может, и посредник в общении с миром духа. — И она плотно сжала свои ярко-красные губы, словно удерживая то, что могла бы добавить.

В то утро она рассказала, что конфликт между нею и Маленьким Папой — один из признаков надвигающихся на Круг осложнений. Какой-то еженедельный иллюстрированный журнальчик, которые как раз начали входить в моду, подослал к ним своих фотографов, чтобы они под видом отдыхающих собрали сведения о жизни Круга; разумеется, это нервировало Маленького Папу. Однажды такие журнальчики уже раздули скандал вокруг какого-то эпизода, связанного с его деятельностью, и он очень боялся повторения. С недавних пор забрезжил план перевезти Круг в Америку, и теперь он прикладывал огромные усилия, чтобы они могли сдвинуться с места. Проблемы с визами неминуемы, о полноценной легальной работе не может быть речи, но они все надеются, что смогут подрабатывать урывками и продолжать жить коммуной.

Решив отправиться вместе со всеми, Мариэ без колебаний внесет часть денег, оставшихся после продажи кондо, чтобы оплатить билеты на самолет. Но разногласия, возникшие между нею и Маленьким Папой по вопросам «религии», заставляют ее колебаться, ехать ей или нет. С другой стороны, они все очень рассчитывают на ее знание английского, что облегчит устройство на новом месте…

Она не просила совета, но, молча ее слушая, я чувствовал, что решение уже принято. Используя лексику манихейцев, можно сказать, что два дня назад она готова была перейти на сторону плоти и ринуться в ее мир с Дядей Сэмом в роли партнера, но этот план рухнул. Какие же оставались варианты, кроме как возвращение в область духа и отъезд вместе с Кругом?

Когда я вернулся в Токио, Мариэ позвонила мне и попросила, чтобы я дал ей рекомендательные письма к друзьям из тех городов США и Мексики, где мне доводилось бывать. Понимая, что это потребует упоминания о трагедии, через которую прошла Мариэ, я некоторое время медлил с выполнением ее просьбы, но в конце концов справился с задачей, и в октябре члены Круга, провожаемые моей женой, вылетели из аэропорта Нарита.

Была и еще причина, приведшая меня к мысли, что только духовный путь принесет Мариэ спасение. В последнюю ночь, проведенную ею у нас в горах, я сначала предполагал, что она устроится в моем кабинете, но так как Хикари, едва отзвучали последние ноты «Страстей», взял фонарь и направился прямо туда, ушел следом за ним. Утром, поняв, что забыл взять его лекарство, я вернулся в дом, полагая, что вынужден буду разбудить Мариэ. Но то ли оттого, что она сохранила свойственную ей непринужденность, то ли из снисхождения к колебаниям немолодого мужчины она оставила заднюю дверь незапертой, и таким образом я тихо проник в дом.

Вероятно, совсем незадолго до пробуждения, уже на пороге бодрствования она увидела кошмарный сон, и теперь я с ужасом слушал ее отчаянные рыдания. Звуки, рвавшиеся из глубин ее существа, были настолько полны болью и горем, что по сравнению с ними стоны во время соития с Дядей Сэмом казались простым человеческим голосом; слушая эти рыдания, я понял, что земные силы не исцелят раны Мариэ.

Дальнейшая жизнь Мариэ Кураки представлялась мне чем-то невероятным. Отчасти потому, что воссоздание образа взрослой женщины, медленно, с неимоверными усилиями перестраивающей свою каждодневную жизнь, не поддавалось моему воображению, отчасти потому, что Мариэ, жившая в моей памяти, если не слишком пристально вглядываться в ее затаившие боль и печаль глаза, оставалась легким и беззаботным созданием, всегда готовым радоваться жизни. Скажем, в то утро, когда я слушал ее рыдания, она, проснувшись, была, как всегда, оживленной и жизнерадостной, с неизменной улыбкой Бетти Буп на лице. И точно такой же воздушный и обольстительный образ героини мультяшек складывался из новостей, попадавших ко мне вместе с письмами друзей из Штатов.

Начало знакомствам, составившим позже широкий и пестрый круг обитателей разных частей Америки, было положено в середине октября, под сияющим солнцем Калифорнии. Тем, кто видел ее торговавшей с лотка — одного из тех, что выстроились в ряд вдоль Бэнкрофт-авеню, на пути к главным воротам кампуса Калифорнийского университета, — она казалась (во всяком случае на расстоянии) воплощением беззаботности.

Мое знакомство с этим кампусом состоялось несколькими годами ранее, благодаря участию в одной из исследовательских программ. Живя там, я случайно столкнулся возле такого вот торговавшего закусками лотка со своей старой приятельницей М. Она уже много лет провела в Беркли и в тот момент была кем-то вроде советчика-консультанта в религиозной коммуне, созданной молодыми американцами и японцами в горах, на полоске земли между пустыней и лесом. Водрузив над лотком огромную вывеску «МОНО-НО-АВАРЕ», они торговали с него жареной лапшой и жареным тунцом с рисом под соевым соусом и таким образом зарабатывали коммуне на жизнь. М. оказалась в Америке со своим первым мужем, работавшим по найму на одной из американских военных баз, потом развелась и вышла замуж за японца, служащего торговой компании; расставшись и с ним, примкнула к коммуне, в которой и была уже довольно долго.

Зная, что Мариэ и ее спутники предполагали для начала поселиться в Калифорнии и разузнать, возможна ли там их религиозная практика, но совершенно не понимали, на что опереться, я написал М. с просьбой, если возможно, оказать содействие. Когда я был в Америке, коммуна процветала, но теперь было ощущение, что все у них пошло на спад.

Несколько домиков на их участке пустовали, и среди них бревенчатая хижина, стоявшая немного на отшибе. Ее готовы были предоставить за скромную плату Кругу, в который входила Мариэ. Кроме того, коммуна выделила им в пользование машину-пикап. М. достигла уже весьма зрелого возраста, но не только приобрела уверенность, которая приходит лишь с годами (первое, что она сказала, когда мы встретились в Беркли: «Это, наверно, как бритвой режет: увидеть седоволосой женщину, с которой ты когда-то занимался „этим“»), но и жила с главой коммуны.

Обычно небо Калифорнии пугающе безоблачно, но иногда члены Круга в ужасе просыпались на рассвете, опасаясь, не началась ли ядерная война, и видели, как огромный английский дуб, росший у входа в их хижину, возвышаясь над белыми березками с листвой куда более мелкой, чем у японской разновидности этого дерева, шумел, будто лес, яростно размахивая ветвями с мокрыми листьями, сгибающимися под дикими порывами ветра. К полудню, словно содрав затянувшую его корку, небо снова сверкало голубизной, и они отправлялись к своему придорожному лотку торговать приготовленными закусками и учиться общению с американцами.