Заезд на выживание - Дик Фрэнсис

Стороне обвинения предписывалось предоставить противной стороне всю имеющуюся у них или в полиции информацию по данному делу, основанную на официальном запросе. Но ответ мы получили крайне лаконичный, хоть и по существу. В их письме говорилось, что они не располагают какой-либо дополнительной информацией по делу, кроме уже известной нам из первого отчета и определения по делу. Впрочем, на большее мы и не рассчитывали.

— Вы уверены, что Митчелл не должен заявить о своей виновности? — спросил сэр Джеймс. — Факты в деле свидетельствуют против него. — Тут я не без злорадства подумал: уж не хочет ли сэр Джеймс добиться от Стива чистосердечного признания, с тем чтоб не проиграть процесс? Может, он уже жалеет, что вообще взялся за это дело?

— Он утверждает, что не делал этого, — сказал я. — Стоит на этом твердо и не станет признаваться в том, чего не совершал.

— Ну а если переквалифицировать, скажем, как непредумышленное? — предложил Брюс. — Или в состоянии аффекта, временного умопомешательства?

Вот именно, что умопомешательство, подумал я. Хватаются за соломинку.

— Позиция защиты состоит в том, что наш клиент этого не совершал, его подставили, — решительно заявил я. — А потому никаких чистосердечных признаний и раскаяний, ясно?

— Тогда нам лучше выяснить, кто именно его подставил, — заметил сэр Джеймс. — В противном случае нас просто забросают тухлыми яйцами. Слушания состоятся на второй неделе мая в Оксфорде. У нас остается всего восемь недель. Предлагаю встретиться снова через две недели, там и посмотрим, продвинулись мы в этом вопросе или нет. —

Он поднялся и принялся перевязывать кипы бумаг ленточками с бантиками, точно то были рождественские подарки. Ленточки были розового цвета. Розовый символизирует защиту. Бумаги от стороны обвинения перевязывали белыми ленточками.

На бумаги, упакованные таким образом, не имел права смотреть ни один из членов нашей конторы, за исключением тех, кто непосредственно задействован в деле. Порой в одной конторе работают представители обеих сторон, участвующие в одном и том же процессе. Как-то раз я выступал от обвинения на процессе по вооруженному ограблению, а коллега, деливший со мной кабинет, выступал со стороны защиты. И нас временно разлучили, рассадили по комнатам в разных концах здания, и все равно приходилось соблюдать осторожность, не обсуждать вслух аспекты процесса, чтоб кто-нибудь не подслушал. Артур даже снабдил нас отдельными копировальными машинами, чтобы оставленный в них по забывчивости листок не оказался у противной стороны.

Я вернулся к себе в кабинет и взглянул на стол коллеги. Как всегда, столешницы из старого доброго английского дуба видно не было — все сплошь завалено бумагами и коробками с файлами. Я содержал свое рабочее место аккуратней всех трех товарищей, которые делили со мной комнату, но даже у меня стол порой выглядел зоной военных действий. Предметы, которые не помещались на столах, вываливались в коробки на полу или складывались на полки, что тянулись вдоль стены, против окон. Но у нас ничего никогда не терялось. По крайней мере, так мы говорили всем, и это было правдой. Ну, или почти правдой.

Из почтового ящика в секретарской я взял большой белый конверт, и вот теперь он лежал на столе, прямо передо мной. Я смотрел на него без особой опаски, поскольку знал: там нет ни записки с подлыми угрозами, ни снимка. Я сам заказал полный отчет о процессе по пересмотру дела Джулиана Трента, который состоялся в ноябре прошлого года, и вот теперь раскрыл папку и с нетерпением листал страницы текста, выискивая нужное мне имя.

Вот оно. Джозеф Хьюз, проживающий по адресу: 845, Финчли-роуд, Голдес-Грин, северный Лондон. Тот самый солиситор, который первым оформил и подал апелляцию. После чего был назначен новый процесс, и присяжные признали Трента невиновным. Если этого Хыоза запугали, заставили представить это дело в новом свете, тогда, возможно, он поможет выяснить, как и почему Джулиан Трент связан с убийством Скота Барлоу. И вот в среду, прямо с утра, я отправился в Голдес-Грин.

Джозеф Хьюз побелел и нервно сжал кулаки, стоило мне упомянуть Джулиана Трента. Мне даже показалось — он вот-вот потеряет сознание, стоя в дверях своей жилой комнаты, совмещающей спальню и гостиную, одной из полудюжины подобных комнатушек, втиснутых в неуклюжее конструктивистское строение начала 1930-х, дома под номером 845, что на Финчли-роуд.

Он бы наверняка рухнул на пол, если б я не подхватил его под локоть и не помог пройти в помещение. Он тяжело плюхнулся на двуспальную кровать, занимавшую большую часть комнаты. Мы были не одни. Молоденькая женщина, с виду совсем еще ребенок, сидела на деревянном стуле с высокой прямой спинкой и нянчила грудного ребенка. Она не сдвинулась с места, пока я помогал Джозефу опуститься на кровать, сидела неподвижно и испуганно смотрела на меня огромными карими глазами.

Я огляделся. Если не считать кровати с зеленым покрывалом и стула, всю остальную обстановку составляли: маленький квадратный столик у окна, еще один стул с прямой спинкой да крохотный кухонный закуток в углу, отделенный от остального помещения шторкой, которую давным-давно не мешало бы постирать.

Я подошел к раковине налить стакан воды для Джозефа. Стаканов не увидел, зато в сушилке стояла относительно чистая, хоть и потрескавшаяся немного кофейная чашка. Я плеснул в нее воды и подал Джозефу.

Он с ужасом взглянул на меня, однако кружку взял и отпил глоток. Щеки немного порозовели.

— Все в порядке, — по возможности мягким и убедительным тоном произнес я. — Меня не Джулиан Трент сюда прислал.

Услышав это имя, молодая женщина издала тихий стон, и я испугался, что и она вдруг потеряет сознание. Шагнул к ней на тот случай, если придется подхватить младенца, выпавшего из слабеющих рук. Но она еще крепче прижала ребенка к груди и сгорбилась, защищая его всем своим телом.

Что, черт возьми, сделал Джулиант Трент с этими людьми, нагнав на них такого страху?..

Я снова оглядел комнату. Кругом только самые необходимые и дешевые вещи: потертые половики, тоненькие занавески, светло-кремовые стены давно надо было бы перекрасить. В углу у двери прислонена к стене складная прогулочная коляска, на ней висят и сушатся голубые ползунки.

— Раньше у нас была большая квартира на верхнем этаже, — сказала женщина, перехватив мой взгляд. — С ванной и все такое. А потом Джо потерял работу, и пришлось переехать сюда. Теперь у нас одна ванная на три семьи.

— Сколько ребенку? — спросил я.

— В пятницу будет восемь месяцев, — ответила она. И мне показалось, она вот-вот расплачется.

— А как звать? — улыбнулся я ей.

— Рори.

— Славное имя, — заметил я и снова улыбнулся. — А вас?..

— Бриджит, — ответила она.

Какое-то время мы сидели в молчании — я и Джозеф на кровати, Бриджит с Рори на руках на стуле.

— Что вы от нас хотите? — обрел наконец дар речи Джозеф.

— Расскажите, что случилось, — попросил я. Джозеф так и передернулся.