Пленница - Татьяна Витальевна Устинова

их перед зеркалом все, что были в доме, а именно восемь, выбирая, какие лучше взять на столь долгожданное море. Купальники были красивые и дорогие, а Натка в них смотрелась прекрасно, разумеется.

В поездку она отобрала три из восьми, а фотографии так и остались в галерее, потому что Натка себе на них нравилась и вообще свои изображения любила.

— И что с ними не так? — спросила она судью. — Это мои личные фото, сделанные у меня дома, в Москве.

— С ними все не так, — отрезала Нандо-Ландо Магути. Она то и дело поджимала губы, затем вытягивала их дудочкой, округляла рот, высовывая язык, закрывала рот и снова поджимала губы, словно Наткины селфи приводили ее в столь неистовое раздражение, что она даже не могла его скрыть. — Это неприличные фотографии, которые позволяют обвинить вас в подготовке к непристойному поведению. Такие, как вы, распутницы, кажется, в русском языке для этого существует термин «шалавы», соблазняют верных солдат революции, сбивают их с истинного пути, завлекают и оказывают им секс-услуги.

— Кажется, покойный господин Магути был весьма охоч до продажных красавиц, — прошептала Натка Лене. — Интересно, где он с ними столкнулся? Не на Кубе ли? Впрочем, глядя на эту жиробасину, я его понимаю.

— Натка, ты бы помолчала, — простонала Лена.

— Такие вот искусственные красавицы совращают сынов революции, а потом сдают их врагам, — гремела судья Магути. — Уже не один великий боец за дело трудового народа пал жертвой таких, как ты, и погиб в лапах засланной соблазнительницы.

— Точно, наш Фидель был убит на бабе, — деловито сделала вывод Натка и громко спросила: — А почему это я искусственная?

Она была уверена, что силикон в ее груди, которую она прооперировала несколько лет назад, попав при этом, разумеется, в историю, иначе она просто не умела, совершенно незаметен. Да и филеры в носогубных складках и под глазами, а также ботокс во лбу неразличимы на глаз, особенно для такой дикой и неухоженной коровищи, как судья Магути. Бесится оттого, что муж ей изменял. Бедная!

— От меня не ускользнет ничего, — заверила ее Нандо-Ландо. — Я вас насквозь вижу! Так что за все антиреволюционные поступки придется ответить. Кстати, за подобные преступления против нравственности предусмотрено наказание в виде лишения свободы сроком на двадцать лет.

Натка почувствовала, как ее немытые уже несколько дней волосы поднимаются дыбом от внезапно охватившего ее ужаса. Не вши же у нее завелись, право слово. Хотя за столько лет в африканской тюрьме точно заведутся.

— Почему так много? — жалобно спросила она, утратив весь свой залихватский пыл.

— За двадцать лет ты состаришься, станешь некрасивая и будешь никому не нужна, — с удовлетворением в голосе сообщила ей судья. — В этом и кроется высшая судебная справедливость.

Представив себе, как после отбытия суммарного срока в тридцать шесть лет она возвращается из Африки к мужу и детям, и Таганцев не узнаёт состарившуюся жену, а Сеньке и Насте уже сорок шесть и тридцать девять лет соответственно, Натка бурно зарыдала.

Сидящая рядом Лена тяжело вздохнула, а пожилой мужчина с голландской фамилией тихонько улыбнулся себе под нос. И чего, спрашивается, лыбится, зараза.

— Могу ли я на правах адвоката поинтересоваться, что вменяется остальным моим подзащитным? — спросила судья Кузнецова, внезапно переквалифицировавшая не в управдомы, конечно, но в адвоката.

— Все то же самое, за исключением развратного поведения и сопротивления при задержании, — с явным удовлетворением ответила судья Магути. — Они так же въехали в страну по визам, утратившим свое действие, контрабандой ввезли валюту и задолжали новому революционному правительству за сотовую связь. Отягчающим обстоятельством является то, что все эти нарушения закона они совершили в составе организованной группы лиц, за это полагается увеличение тюремного срока на два года для всех участников преступного сообщества и пяти лет для Натальи Кузнецовой.

— А почему это мне больше, чем всем остальным?! — взвилась Натка.

— Потому что именно ты тянешь на организатора преступной группы и главную приманку для наших защитников революции, — припечатала Нандо-Ландо.

Было видно, что Наткина природная привлекательность вкупе с «искусственной» красотой сделали свое дело, сформировав у судьи стойкую неприязнь к подсудимой Кузнецовой. А Лена всегда говорила, что главное качество судьи — непредвзятость. Интересно, можно на этом основании требовать отвода Магути, ведь профессионализм — он и в Африке профессионализм. Надо будет обсудить это с сестрой, пока Натку не отвели обратно в клетку.

— Суд завтра в десять, — припечатала тем временем Нандо-Ландо; ее необъятный бюст всколыхнулся, выдавая некоторое волнение. Похоже, ей не терпелось прижать к ногтю такую бессовестную возмутительницу спокойствия, как Наталья Кузнецова. — Вопросы к суду есть?

У Натки было, как сейчас говорили, сто-пятьсот вопросов, но, к ее вящему удивлению, Лена не собиралась задавать ни одного.

— Вопросов нет, ваша честь, — кротко произнесла она.

— Как это нет? — зашипела Натка, хватая сестру за руку. — Ты что, не понимаешь, что меня сейчас обратно в клетку отведут.

— Вообще-то ты этого очень даже заслуживаешь, — отрезала Лена жестко. — И кстати, заметь, что я тебя отговаривала от закачивания в грудь силикона. Я предупреждала, что это приведет к неприятностям?

— Не передергивай, ты меня стращала раком и прочими последствиями. О том, что я из-за пластики груди попаду в тюрьму, меня осудят на сорок лет заключения и будут угрожать расстрелять или изнасиловать, или сначала изнасиловать, а потом расстрелять, речи не шло.

— Или сначала расстрелять, а потом изнасиловать, — сообщила Лена спокойно. — Наташа, ты бы взяла себя в руки, что ли. Если у тебя хватило способностей опять влипнуть в неприятности, причем взять при этом столь небывалую высоту, что это даже вызывает уважение, то будь так добра, держи голову холодной. Нам это очень пригодится, когда я на суде буду вытаскивать тебя из проблем.

— А ты уже знаешь, как? — Глаза Натки вспыхнули надеждой.

— Понятия не имею, — призналась Лена. — Но у меня есть сутки, чтобы что-нибудь придумать. А Сэм мне поможет. Да, Сэм?

Благообразный старичок кивнул в знак согласия, когда Лена повторила ему последнюю фразу по-английски.

— Предварительное слушание окончено. Сильвия, отведите подсудимую обратно в камеру, — резко сказала судья Магути, которой, видимо, надоело смотреть на прелести подсудимой Кузнецовой, так явно намекающей на ее собственные физические несовершенства.

От мысли, что она сейчас опять окажется одна, без поддержки сестры, у Натки предательски защипало в носу.

— Наташа, пожалуйста, будь сильной и передай остальным, что мы что-нибудь придумаем, — сказала Лена, смягчив металлические нотки в голосе. Свою непутевую сестру ей было, разумеется, жалко. — И передай Вере, что мы с Сэмом постараемся что-нибудь узнать о судьбе ее детей.

Натка