Воспитанник - Николай Дронт

Из кареты сноровисто выбралась очень симпатичная барышня. В самом рассвете девичьей красы, лет около шестнадцати, но с вполне оформившейся фигуркой. Очень славненькой при том.

– Если это баронская дорога, то, без сомнения, право суда принадлежит владельцу этих земель.

– Спасибо, благородный господин! – девушка сразу склонилась над защитником кареты. – Братик! Ты как?

Раненый попытался подняться, но застонал и вновь откинулся на землю.

– Не слишком здорово. Надеюсь, отец Марсель меня подлечит.

Другая девушка, явно служанка, тоже выбралась из кареты и тряпицей стала перевязывать рану. С той стороны дерева послышался цокот множества копыт. Кричу:

– В карету! Быстро! Сейчас здесь будет жарко!

– Нет! Не надо! – в два голоса закричали девушки. – Это наши скачут!

Действительно, прискакал серьёзный отряд баронских стражников, а за ним и лично сам барон. Пленника усадили на его же коня, вместе с лошадьми его отряда тот был привязан чуть в стороне от засады. Раненого решили не трогать до прибытия замкового священника. Баронские дружинники собирали покойников, выпрягали убитых лошадей, в общем, делали то, чем положено заниматься после битвы.

Девушка рассказала отцу о ходе схватки, о моём участии в ней. Барон поблагодарил, представил свою дочь Виолу и в крайне лестных выражениях пригласил в замок. Оснований отказываться не было, да и под крышей комфортней ночевать, так что меня посадили в карету к девушкам.

По дороге Виола меня просветила:

– С Люци мы знакомы с детства. Он вечно задирался ко всем и обзывался. А когда мне исполнилось шестнадцать лет и папа объявил, что даёт за мной замок Лихтберг с окрестностями и пристанью, Люци решил жениться на мне.

– А вы отказали?

– Ему папа отказал. А он тогда заявил, что… ну… грубо пригрозил, что сделает со мной, а потом ещё хорошенько подумает, брать замуж или нет. Сегодня мы поехали в гости к дяде, и Люци напал. Я так испугалась! И тут вы! Спасибо! Я никогда вас не забуду. Вы меня и брата спасли. Жалко, слуг не успели.

В баронском замке заселился в покои. Туда кувшинами нанесли полную ванну горячей воды. Искупался, к ужину надел парадную одежду, оставшуюся от отца. Выпустил наружу золотую цепь, которую подарили на корабле купцы. Добавил кое-какие отцовские цацки. Принарядился, словом. Хочется выглядеть прилично.

Меня посадили за главный стол между Отто, наследником баронства, и Виолой, дочерью барона. Наследника уже подлечили, и он от себя лично поблагодарил за помощь и спасение. Заодно просветил, что имя «Отто» уже четыре поколения держится у баронов этих земель, и сегодня только я не дал прерваться сей славной традиции. Заодно намекнул на неизбежную весомую благодарность от его отца.

Ханс, второй сын барона, командовал отрядом, прибывшим на помощь и разбиравшим последствия схватки. Он прочёл список моих трофеев, к которым отнесли всех лошадей, оружие и амуницию напавших, включая вещи Люциана. Два простеньких амулета и зачарованный меч сразу положили передо мной. Ещё он спросил, не продам ли я Грома, коня Люциана?

В ответном слове я поблагодарил Ханса за любезность. Заявил:

– Коня отдаю вам, мне он не нужен вовсе, ибо волшебник и предпочитаю призывать себе волшебного скакуна. Меч же, вместе с доспехами Люциана, по праву принадлежит Отто, который один сдерживал четверых.

Воин тут же возразил:

– Я не могу принять столь дорогой дар!

Возражаю:

– Это не дар, а признание вклада в битву, – и продолжаю: – Прочих же лошадей, равно как и оружие с остальными вещами прошу продать за достойную цену, а затем передать выручку Виоле, чтобы хоть чем-то компенсировать нанесённое тяжкое оскорбление. Выкуп за обидчика я тоже отдаю ей.

Девушка стала неуверенно отказываться, хотя чувствовалось, что моё решение всей семье пришлось по нраву. И мне так проще – как я один смогу перегнать лошадей, гружённых добычей? Продавать здесь? За хорошую цену не купят, за гроши и обидно, и невместно. Если вдруг наградить захотят, отказываться не буду. А торговаться по поводу выкупа даже опасно. Местные друг друга знают как облупленных, сегодня поругаются, завтра помирятся. Чужаку уж точно не стоит лезть в здешнее болото. Кто отец моего пленника? Почему девушка его Люци зовёт? А? Вот! Я тоже не знаю. В общем, по многим причинам лучше отказаться от добычи. Безопасней уж точно. А глазки у девушки заблестели, чую, обдерёт она Люциана как липку.

Пока так размышляю, все гости, сидящие за столом, стали славить мои честь, щедрость и благородство. Барон поднял за меня чару и сразу, в награду за спасение своих детей, даровал двадцать полновесных золотых марок и ещё десять, которые ранее думал предложить за имущество побеждённых.

Теперь начали славить его честь, щедрость и благородство. Отто, придвинув к себе амулеты и меч, долго благодарил и предложил выпить с ним из одной чары за начало приятного знакомства. Конечно, пришлось согласиться. Барон сам наполнил небольшую серебряную братину и передал наследнику. Тот отхлебнул, неожиданно посудину у него взяла сестра и, держа двумя руками, сделала большой глоток, только потом поднесла ёмкость мне. Я загляделся на очаровательную зеленоглазку, принял братину тоже двумя руками и потянул ко рту. Неудобно получилось. Мои руки легли поверх её, и со стороны казалось, что она меня поит или… неудобно, в общем. Но не бросать же! Глотнул.

Вновь посмотрел на девушку. Она так мило покраснела! Говорю же, неудобно получилось. Честное слово, случайно! А окружающие улыбаются. Братья её подмигивают. Тут понял, что мы продолжаем вдвоём посудину держать. Барон тоже весь такой улыбчивый. Зовёт:

– Молодёжь! Дайте тогда и мне отпить!

Только после его слов мы пришли в себя. После старшего Отто отхлебнул и Ханс. Меня, получается, сделали другом семьи или… Не воздыхателем же Виолы?! Хотя… может, это разрешение чуть-чуть поухаживать? Не знаю…

У всех рыженьких обычно очень белая кожа, у девушки тоже, она так мила, когда краснеет. Кажется, я тоже покраснел. До конца пиршества мы почти не разговаривали между собой.

Пузик, наглый прихлебатель, сидел с Виолой, подставлял ей разные места для поглаживания и почёсывания. Одновременно таскал лучшие куски из обеих наших тарелок, лакал из блюдечка сливки, снятые специально для него, и вообще наслаждался жизнью. Ещё, пользуясь тем, что никто не слышит, поучал меня:

– Хорошая хозяйка! Знает, как угодить настоящему мужчине. Ты, командир, не теряйся, как я наемся, сразу тащи её к себе в постель. Она сама этого очень хочет.

– Ты думай, что говоришь! У людей всё совсем не так, как у вас в лесу.

– И чем вы гордитесь? Напридумывали себе кучу глупых правил, теперь сами в них разобраться не можете.

– Нам так больше нравится. Любовь…

– Какая любовь?! Чего тут может нравиться, если оба одного и того же хотите, а не решаетесь сказать об этом? Дурость это, а не любовь.