Прости за все - Татьяна Бочарова

Роды начались шестого августа. Весь день Вера чувствовала необычайный прилив энергии. Она вымыла полы в квартире, протерла и без того сияющую мебель, наварила целую кастрюлю борща – и все это, не ощущая ни малейшей усталости.

Митя застал жену у зеркала, тщательно подкрашивающей ресницы.

– Детка, по какому случаю парад? – Он удивленно поднял брови.

– Ни по какому, – весело ответила Вера. – Надоело ходить, как чушка. Если я временно не могу похвастаться фигурой, то с лицом-то у меня все в порядке.

– Да, ты права, – рассеянно произнес Митя и стал вешать на плечики плащ.

– Обедать будешь? – спросила его Вера.

– Пожалуй, нет. А что у нас на обед?

– Борщ. И голубцы.

– Ух ты! – Митя вздохнул и с сожалением покачал головой. – Нет. Я успел перекусить. Но все равно, спасибо тебе за заботу.

– На здоровье, – сказал Вера и, внезапно, охнув, резко села на пол.

– Что с тобой? – Митя, отбросив плащ, подлетел к ней. – Тебе плохо?

– Да…нет. Мне кажется… – Вера обеими руками держалась за поясницу.

– У тебя начались схватки, – догадался Митя. – Я сейчас, мигом.

Вера сидела на полу, неловко подвернув под себя ногу, и смотрела, как он снует по квартире. Митя с трудом нашел телефон, затем с таким же трудом, путаясь и сбиваясь, набрал номер неотложки. Запинаясь, пробормотал адрес.

Странно, она совсем не чувствовала волнения. Ей было больно, но терпимо. «Нужно сообщить Динаре,» – мелькнула у нее единственная мысль. Динара и Кобзя после обеда поехали на встречу с заказчиками и вернуться должны были лишь к ночи.

Приехала неотложка. Вера попросила отвезти ее в ту больницу, где лежала на сохранении – у нее с тамошними врачами была договоренность. Митя трясущимися руками складывал вещи. Вера набрала номер Динары, та не отвечала.

В предродовой было устрашающе пусто. Ряды свободных кроватей, и ни одной живой души.

– Неужели никто больше не рожает? – спросила Вера у акушерки.

– Радуйся, что не рожает, – ворчливо ответила та. – Тебе больше внимания будет. А то, как голосят разом десять баб, так света белого не взвидишь.

– Я не буду голосить, – пообещала Вера.

– Будешь, куды ты денешься, – философски заметила акушерка и, шаркая, ушла.

Вера принялась ходить взад-вперед, прислушиваясь к себе. Схватки нарастали, делаясь все более сильными и частыми, как и должно было быть.

Вскоре пришел врач. Он осмотрел Веру и остался доволен.

– Для первых родов все идет как нельзя лучше. Если что, зовите акушерку.

Вера кивнула. Врач ушел. Боль нарастала. Переносить ее можно было с трудом. Вера больше не ходила, она лежала на кровати и ворочалась с боку на бок, стискивая зубы. Иногда она не могла удержаться и протяжно стонала.

Скрипнула дверь. Послышались легкие шаги.

– Милая моя, как ты?

Вера подняла кверху измученное лицо. У постели стояла Ирина Аркадьевна.

– А я-то сегодня как раз дежурю. Мне Виктор Палыч говорит – твою подопечную привезли. Рожает. Ну я оставила пост на Люду, и бегом сюда. Бедняжка моя, губки-то все искусаны. Сейчас умоемся холодной водичкой, и станет сразу легче.

Боль продолжала терзать Веру. Она извивалась и корчилась на кровати, кусала зубами простыню. В промежутках между болью ласковые руки Ирины Аркадьевны гладили ее по лбу, подносили ко рту питье, поправляли мокрые, слипшиеся от пота волосы.

– Терпи, уже немного осталось.

Потом промежутки исчезли, осталась одна боль, как беспросветная полярная ночь. И в самых недрах этой боли зародилось какое-то новое ощущение. Что-то рвалось из ее нутра наружу, рвалось неудержимо, победоносно, невозможно было сдержать эту ликующую, сметающую все на своем пути силу. Вера закричала – громко, захлебываясь, и в крике ее пополам были страх и восторг. Какие-то голоса вразнобой подбадривали ее, давали указания, предостерегали, а она, не слушая их, продолжала кричать, исторгая из себя то, что через несколько мгновений должно было стать самостоятельной жизнью…

– Хорошенький! – сказала детская сестра с умилением. – И волосики есть. А глазенки-то черные-черные.

– Покажите мне его. – Вера лежала навзничь на каталке и чувствовала такую усталость, будто только что разгрузила вагон кирпичей.

Сестра нагнулась над столом, потом распрямилась и поднесла к Вериному лицу плотно спеленутый кулек. Вера увидела смуглый, наморщенный лобик, полускрытый блестящей, прямой челкой. Сын. Ее мальчик. Ее кровиночка. Родной, желанный, самый лучший на свете.

У нее из глаз покатились слезы.

– Красавец, – проворковала сестра. – И богатырь. На четыре кило потянул. У вас муж, наверное, брюнет, вон как его масть вашу перебила. Вы-то совсем светленькая.

– Да, – машинально пробормотала Вера.

Ее вдруг прошиб пот. Почему она не подумала об этом раньше? Что скажет Митя? Ведь у них у обоих в роду нет никого с темными глазами и темными волосами. Ссылаться на причуды генетики? Но Митя может в них не поверить.

– Хотите подержать? – спросила сестра.

– Хочу.

Она сунула Вере в руки сверток. Вера коснулась губами щечки ребенка – она была гладкой, точно шелковой. Вера устало прикрыла глаза. Будь что будет. Зато теперь с ней всегда частица Рустама, его лоб, нос, его скулы, его подбородок. Все его. А Митиного ничего.

Малыш вдруг завозился и захныкал. Сначала тихо, а потом все громче и требовательней.

– Во какой начальник растет, – со смехом сказала сестра. – Титьку хочет, поди. Нет, милый, рано еще, мамка оклематься должна. Сейчас свезем тебя в палату, полежишь, попривыкнешь к этому миру. Давайте его сюда. – Она забрала ребенка.

Вера проваливалась в сладостную дрему.

– Спать нельзя, – велела сестра. – Во сне кровью истечешь.

Она унесла кулек с собой.

По вериным ногам ходил сквозняк. Где-то в отдалении высоко и надсадно кричали. В соседней комнате гремела инструментами сестра.

«Назову его Александром», – с удовольствием думала Вера о ребенке. Так звали ее деда, с которым было связано много радостных детских воспоминаний. Александр. Алик. Аленький цветочек. Мамино счастье.

Когда Вера стала опасаться, что подхватит от холода воспаление легких, ее, наконец, перевезли в палату. Там уже лежали три новоиспеченных мамочки, все трое совсем молоденькие, едва за двадцать. Вере тут же учинили допрос: как рожала, сколько кило весит ребенок, мальчик или девочка. Она охотно отвечала на расспросы, благо было, чем гордиться.

– Четыре килограмма! – восхищенно протянула одна из девушек, хрупкая, малокровная блондинка. – И как это вы не лопнули? Я вон два с половиной кило семнадцать часов рожала.