Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

Кристиан посылает за музыкантами и приказывает им начать готовиться к концерту, который будет дан в розовом саду для Английского посла, Его Светлости Сэра Марка Лэнгтона Смита, чей визит в Росенборг состоится в конце месяца.

Йенс Ингерманн торопливо отыскивает Английскую музыку (арии Доуленда, песни и паваны Берда{63} и Таллиса{64}) и собирает оркестр на поле, где, согласно приказу, «состоятся все репетиции с тем, чтобы приспособиться к игре под открытым небом».

На поле пасется стадо овец.

— Теперь еще и овцы! — взрывается Паскье. — Словно куры для нас недостаточно плохи! Куда мы ни пойдем, везде нас преследует живность.

— Близко они к нам не подойдут, да и вообще не обратят на нас никакого внимания, — нервно возражает Йенс Ингерманн, но на поверку оказывается, что все не так просто, поскольку, как только оркестр начинает играть, овцы поднимают головы и слушают, надолго забыв о траве.

Тем не менее оркестр звучит хорошо. И вновь Питер Клэр погружается в дивное плетение звуков, которые эти люди извлекают из своих инструментов и соединяют в единое целое. Какими сухими и пресными кажутся ему теперь его дуэты с Кренце в Нумедале. Он готов поклясться, что никакой другой оркестр в Европе не умеет создавать гармоний, которые настолько приближаются к опасному совершенству.

Однажды, возвращаясь с поля под вечер, который еще не заявил о себе угасанием солнечных лучей, Питер Клэр видит в саду молодую женщину. Она собирает цветы. Когда музыканты приближаются к ней, она поднимает голову и улыбается им. Йенс Ингерманн и все остальные отвешивают ей поклон и проходят мимо. Но Питер Клэр останавливается.

Он стоит около солнечных часов, притворяясь, будто определяет время по тени медной стрелки, на самом же деле для того, чтобы сказать хоть слово той, кого он никогда прежде не видел в Росенборге. На ней серое шелковое платье. У нее каштановые волосы, не темные и не светлые. Он замечает, что руки у нее такие маленькие, что ей трудно удержать все собранные ею цветы.

— Мне… могу я… помочь вам? — спрашивает он, запинаясь.

— Ах, — говорит она, поднимая глаза на Питера Клэра, и в то же мгновение слегка отступает, словно пораженная красотой его лица, — нет, право, не надо.

Но он подходит к ней, опускает лютню на землю и протягивает руки, чтобы она могла отдать ему цветы на то время, пока срезает другие. Итак, цветы переходят из ее рук в его, и в их стеблях он ощущает тепло ее пальцев.

Он видит, что немного смутил девушку и она краснеет, поэтому, дабы ее успокоить, рассказывает ей о репетициях в поле и об овцах, которые перестают щипать траву и слушают музыку.

— Да, — говорит она, — мне рассказывали, что оркестр Его Величества замечательно играет. Возможно, овцы никогда не слышали ничего столь прекрасного?

Несмотря на смущение, она способна шутить, и это несказанно его трогает. Он смеется и спрашивает, будет ли она на Посольском концерте.

— Не знаю, — отвечает она. — Мадам не очень любит присутствовать на больших собраниях.

— Мадам?

— Госпожа Кирстен.

— Ах, — говорит Питер Клэр, — значит, я работаю для Короля, а вы — для его жены. Тогда мы, возможно, будем часто бывать в обществе друг друга?

Она в нерешительности перебирает цветочные стебли.

— Не знаю.

Он страстно желает протянуть руку и прикоснуться к девушке, коснуться ее щеки или раскрыть ее маленькую ладонь. Он понимает, что, возможно, пора уйти, но не может. Он нашел в ней чистоту духа, благородство сердца, с какими, как ему кажется, он никогда не встречался. Еще мгновение — и он скажет ей здесь и сейчас, что любит ее, но удерживается, вовремя осознав, в каком глупом свете предстанет тогда перед ней.

Он ждет, не в силах отойти от нее ни на шаг. К восторгу Питера Клэра, девушка поднимает лицо и смотрит на него, и в то самое мгновение, когда он вдруг замечает, что, пока они разговаривали, дневные тени стали немного длиннее, между ними возникает понимание, которое ни один из них не может выразить словами.

— Как вас зовут? — шепчет он.

— Эмилия, — говорит она. — Эмилия Тилсен.

Сэр Марк Лэнгтон Смит по заведенному обычаю прибывает с дарами Его Величеству Кристиану IV Королю Дании от его племянника Его Величества Карла I Короля Англии. Дары доставляют в Большой Зал и там подносят Королю, который сидит на серебряном троне рядом с Кирстен.

Среди подарков прекрасный туалетный столик мореного дуба, ореховый шкаф, обитая гобеленом скамеечка для ног, изысканный набор оловянных кружек, модель корабля из слоновой кости, напольные часы и кожаное седло. Однако последний дар сам входит в Большой Зал и опускается перед Королем на колени. Это два мальчика-негритенка. На подарке два инкрустированных драгоценными камнями тюрбана, два ярких бархатных костюма, и когда Кирстен это видит, с ее уст срывается возглас удивления и восторга.

— Ах, — восклицает она, — рабы! Как замечательно!

Лэнгтон Смит объясняет ей, что им дали имена Самуила и Эммануила и что в Англию их привез владелец хлопковой плантации с острова Тортуга.

— Мадам, — говорит он, — они могут носить на голове большие тяжести, например мешок хлопка.

Кирстен хлопает в ладоши и поворачивается к Королю.

— Я бы хотела, чтобы они служили мне, — говорит она, — носили бы блюда поверх тюрбанов. Тогда обеды будут гораздо веселее. Вы дадите их мне для этой цели?

Король улыбается. После его возвращения Кирстен четыре раза посетила его постель; пламя его обожания получило достаточно пищи и теперь горит ярким огнем.

— Все, что пожелаешь, Мышка, — говорит он.

— Ах, тогда я просто счастлива! Рабы умеют говорить. Сэр Марк?

— О да, Мадам, конечно, умеют. Их язык весьма своеобразен — какой-то напевный местный говор. Но при дворе Его Величества Короля Карла они обучились началам английского, и я уверен, что вы сможете уговорить их выучить датские слова.

— У меня есть отличная идея. Мы разрешим им играть с моими младшими детьми, которые никогда не молчат и болтают дни напролет. Самуил и Эммануил выучат датский язык в детской, а потом смогут разговаривать со мной.

Посольскому концерту в розовом саду должен предшествовать банкет. Были зарезаны пятьдесят две курицы, девять лебедей и один бык. Из погреба вынесли четыре бочки вина.

Беременная ребенком Графа Отто, Кирстен подвержена частым приступам тошноты и не хочет, чтобы ее вырвало при виде того, как ненасытные вельможи и их жены набивают животы едой и вином. Однако она знает, что Король любит видеть ее рядом с собой на таких событиях и что ее пребывание во дворце теперь зависит от ее отношения к нему.

— Что мне делать, Эмилия? — спрашивает она. — Эти банкеты сродни чуме, везде вонь и мерзкие перешептывания обо мне. Как я все это вынесу?