Последнее правило стрелка - Сергей Мусаниф

— Тогда вам придется подождать, пока я разберусь с другой проблемой.

— Если таким образом ты набиваешь цену, то я могу удвоить сумму, — сказал Бегемот. — Миллион долларов что-то изменит?

— А как же бюджет? — спросил Герман.

— Шеф с ним, с бюджетом, — сказал Бегемот.

— И все равно, — сказал Герман. — Корпоративная этика не позволяет мне отказаться от обязательств, которые я взял на себя раньше.

— Ладно, — сказал Бегемот. — Ты меня почти уговорил. Выкладывай, что у тебя за проблема.

— Зачем?

— Может быть, я смогу ее решить, вот зачем.

— Проблема довольно типичная, — сказал Герман. — Мне тоже надо кое-что найти. И кое-кого.

— Рассказывай, — сказал Бегемот. — Для нашей организации смертного найти — это вообще не вопрос. Если речь идет о каком-то конкретном смертном, конечно.

Чем черт не шутит, подумал Герман и улыбнулся невольному каламбуру. Никогда не знаешь, с какой стороны может прийти помощь.

В общих чертах он обрисовал Бегемоту проблемы Гарри и его бригады. Демон внимательно выслушал рассказ, несколько раз даже сочувственно цокнув языком.

— То, что Негориус этот не местный, несколько усложняет задачу, но то, что он ныне на Земле самый могущественный маг, здорово ее упрощает, — сказал Бегемот. — Я сейчас в контору смотаюсь и посмотрю, что мы можем сделать. Но одно могу сказать заранее: валить мы его не будем. Я тебе только адрес укажу, а дальше сами с ним разбирайтесь. Потому что в дела смертных нам вмешиваться никак нельзя.

— Адрес — это все, что нам нужно, — заверил демона Герман. — Если вы поможете нам решить проблему с Негориусом, я незамедлительно займусь вашим делом.

— Чудненько, — сказал Бегемот, нарисовал сигарой знак доллара и тут же растворился в воздухе.[11]

— Вот они, серые будни, — пробормотал Герман и потянулся за новой сигаретой.

Темнота продержалась всего несколько секунд, но, когда ее покров спал, окружающий мир сильно изменился.

Трава пожелтела, со всех деревьев облетела листва, потускнело само небо, с которого, несмотря на полное отсутствие облаков, начал накрапывать мелкий дождик.

— И что это было? — задал риторический вопрос Горлогориус.

Мэнни закрыл глаза, налаживая ментальную связь с магами, поддерживающими защитную сферу.

Горлогориус терпеливо ждал, постукивая пальцами по набалдашнику волшебного посоха.

— Что бы это ни было, это не Большой Бо, — сказал Мэнни. — Сфера стабильна, и никаких возмущений за последние два часа отмечено не было.

— Это не Большой Бо, — согласился Горлогориус. — Я не знаю, что произошло, но это затронуло всю вселенную.

— Ты успел что-то выяснить?

— Скорее заметить, — сказал Горлогориус. — Посмотри на солнце. Даже Большой Бо не смог бы сделать такое. Да ему это и не надо.

Мэнни задрал голову и ахнул.

Дневное светило, занимающее положенное ему место на небосклоне, было перечеркнуто черной полосой.

Еще одно шикарное утро.

Граф Дракула

Утро не было добрым.

Оно просто по определению не могло быть добрым в этом сумасшедшем доме. В этом бедламе. В этом бардаке. В этом рассаднике первоначального Хаоса. В этом серпентарии. В этом…

Словом, найдите определение самого ненавистного вам на Земле места и употребите его по отношению к даче Германа и его партнера, и вы не ошибетесь. Для вас это утро тоже не было бы добрым, если, конечно, вы не привыкли просыпаться с хорошим настроением от пронзительного рева трех голодных глоток, каждая из которых может за один присест сожрать средних размеров корову. Или крупную овцу.

Серега чертыхнулся, вонзил свои ноги в тапочки и, как есть, в тапочках и трусах, пошел вниз. Прежде чем идти в подвал и разбираться с источником рева, ему требовалось выпить чего-нибудь холодного. Например, хранящейся в холодильнике минералки.

На кухне сидел Горлум.

За последнее время он отмылся, отъелся и научился носить нормальные вещи, а не какое-то рванье. Да и решение проблемы с Гадостью оказало на него благоприятное воздействие, так что теперь он выглядел почти добропорядочным хоббитом, а не скользким склизким монстром, пожирающим сырую рыбу и мелких зверюшек.

Горлум пил чай. Кофе он так и не полюбил, не смог прочувствовать до конца, зато чаи готов был гонять сутки напролет. На данный момент к чаю он употреблял плюшки и булочки с маком. При виде Сереги он чуть не подавился.

— Я тоже рад тебя видеть, — сказал Серега и полез в холодильник.

— Сергей, — строго сказал Горлум, — я давно хотел обратить ваше внимание на один немаловажный факт. Я понимаю, что внутренне вы ощущаете себя стопроцентным мужчиной и выход по утрам в одних семейных трусах для вас само собой разумеющееся дело. Однако я вынужден вам напомнить, что снаружи вы совсем не выглядите мужчиной, а даже совсем наоборот.

— Не понял, — буркнул Серега. — Ты сейчас о чем?

— О том, что ваш внешний вид может ввести в смущение любого другого субъекта, как внешне, так и внутренне являющегося мужчиной, к числу коих я причисляю и себя. И я считаю, что с вашей стороны было бы весьма любезно проявить чувство такта и не демонстрировать соседям по дому ваши прелестные… прелести. Хотя бы ради окружающих. Мне, например, больше пятисот лет. Я и инфаркт получить могу.

— Что это вы имеете в виду, любезный? — Обычно Серега был посообразительнее, но вчера он выпил слишком много пива, и вникать в хитросплетения слов разговорчивого хоббита ему не хотелось. Понятно, что за последние пятьсот лет по душам Горлум мог разговаривать только с лягушками, и в последнее время его просто прорвало, но Серега все время настаивал, чтобы по утрам Горлум изъяснялся по-человечески.

— Прикрой свои буфера, крошка, — перевел Горлум и мгновенно скрылся под столом, так что Серегина тапка ударилась о спинку стула, и бросок пропал втуне.

— Скотина похотливая, — сказал Серега, допивая минералку и поднимая свою тапку. — Вылезай из-под стола.

— Поцелуешь? — ехидно поинтересовался Горлум.

— Бейсбольной битой.

— Люблю горячих крошек.

— Кончай меня доводить, придурок средиземный, а то Балрогу скормлю.

— А вот не скормишь. Его Серый в Морийской канализации на нож поставил. Пойди лучше в подвал, зверюшку накорми. А то орет так, что слушать больно. Жалко зверюшку.

— Если тебе жалко, так взял бы и покормил.

— Не, не буду. Эта зверюшка только тебя любит. Из моих рук она жрать ничего не станет.