У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945 - Вильгельм Люббеке

было необходимо передислоцироваться на новую позицию, я внимательно изучал по карте местность перед нами, чтобы определить возможное направление наступления противника. После того я помечал на карте предполагаемый путь его передвижения, передавал координаты какой-либо точки на местности артиллеристам и просил произвести пробный выстрел. В 85 процентах случаев снаряд накрывал цель. Если такого не случалось, второй выстрел точно достигал цели.

После проверки координат я сообщал орудийному расчету, что эта цель будет называться «Позиция А», чтобы в случае наступления противника артиллеристы могли быстро среагировать на приказ. И на других возможных направлениях наступления появлялись «Позиция Б», «Позиция И» и так далее. Иногда я употреблял для обозначения цели вместо букв имена.

Теперь, когда все направления были обозначены, я мог просто передать: «Позиция А: пять снарядов, два орудия». Конечно, когда со стороны противника тоже раздавался одиночный выстрел, мы понимали, что и он намечает свою сеть координат для ведения огня. Вскоре вся ничейная земля превращалась в одну смертельно опасную зону заранее намеченных целей.

Первейшей обязанностью передового наблюдателя на постоянной позиции было внимательно следить за малейшими изменениями передовой линии противника, что могло означать его подготовку к наступлению, и предупреждать командира роты об изменении боевой обстановки. Если это было возможно, то следовало также заранее предупредить артиллеристов о необходимости подготовить гаубицы к бою, чтобы они могли мгновенно выполнить приказ на открытие огня.

На таких участках фронта, как в Урицке, где довольно активно велись боевые действия, обычно расчету хватало 2 минут, чтобы подготовить орудие к бою, а затем произвести выстрел, если я не мог предупредить артиллеристов заранее и сообщить координаты цели. Там, где бои шли эпизодически, расчеты зачастую уходили в укрытия, а не сидели рядом с орудиями. В этих обстоятельствах артиллеристам требовались уже 4 минуты, чтобы занять свои места на батарее и сделать первый выстрел. Когда начинался обстрел или расчеты уже были предупреждены, снаряды обычно ложились в цель через полминуты или меньше после моего приказа.

Когда противник переходит в наступление, передовой наблюдатель должен немедленно определить необходимое для боя количество и тип орудий и требуемое количество снарядов. Он должен так управлять огнем, чтобы подавить атаку противника быстро и эффективно. Хотя в некоторых аспектах это представляло собой чисто техническую задачу, но это было скорее искусством, чем наукой.

Во время больших боестолкновений между обеими сторонами часто имела место артиллерийская дуэль. Огонь был интенсивным, но непродолжительным. В противоположность Первой мировой войне, во время которой орудийный обстрел окопов мог продолжаться днями или неделями, наша артиллерия в боях на Восточном фронте применяла снаряды небольшого калибра и тратила их в гораздо меньшем количестве. Как правило, обстрел продолжался минут двадцать, хотя иногда, случалось, и до часа. Пока продолжали падать снаряды, солдат оставался под прикрытием – в бункере или окопе.

Как только заградительный огонь противника переносился дальше в направлении нашего тыла, необходимо было срочно занять позиции, чтобы отразить стремительную атаку русских. Наступая большим числом солдат, противник пытался оказывать давление на нашу передовую линию, но мы обычно отбрасывали его назад, не давая проникнуть через наши оборонительные рубежи. В некоторых случаях русским удавалось дойти до нашей передовой и заставить нас отойти, но с помощью резервов мы контратаковали и отбивали наши позиции. Поскольку у нас были исчерпывающие разведданные о расположении частей Красной армии под Урицком, для нас их действия не были неожиданностью.

Во время этой позиционной войны под Ленинградом численность противостоявших немецких и русских войск была примерно одинакова, несмотря на то что у врага была слабая подготовка, не хватало опыта, и отсутствовал наступательный дух. Обе стороны часто проводили разведку боем. Она была необходима, чтобы узнать систему обороны противника. Я сохранял постоянную бдительность, чтобы вовремя заметить малейшую попытку противника проникнуть малыми группами в наше расположение.

Если я обнаруживал появление подразделений противника впереди на открытом пространстве, я немедленно сообщал об этом в тыл. Снаряды начинали падать перед ними, отсекая вражеских солдат от наших позиций и препятствуя дальнейшему продвижению. Наши тяжелые орудия имели большое преимущество перед ручными пулеметами: они обладали большей дальностью стрельбы. Если нам приходилось использовать пулеметы в таких боестолкновениях, это значило, что противник подошел к нам слишком близко.

Когда немецкие подразделения уходили в поиск с целью получения разведданных, наши орудия всегда были готовы к бою, в случае если отходившие назад наши разведотряды потребуют огневой поддержки. Кроме взятия «языка» и сбора разведывательных данных о составе советских войск, такие рейды заставляли русских открывать орудийный огонь, и мы узнавали о расположении их артиллерийских батарей. Используя сеть подслушивающих устройств, специальное подразделение точно определяло их положение, и наша артиллерия открывала контрбатарейный огонь. Это была смертельная игра в кошки-мышки.

Вскоре после Рождества Шютте стал жаловаться мне на усталость от монотонного исполнения ежедневных обязанностей на батарее. В одну морозную ночь он решил предпринять активные действия и пробрался незаметно через заснеженную ничейную землю, расположенную между нашими позициями и русскими. У него был только пистолет-пулемет и ранец, в котором лежал один килограмм динамита. Шютте проскользнул мимо советских постов и, заглянув в бункер, забросил ранец с динамитом внутрь и крикнул обреченным русским: «Вот вам ваш хлеб!»

Он вел свою собственную войну и повторил еще раз этот сумасшедший поступок. В тот раз я даже услышал эхо взрыва. Что начиналось как не санкционированные начальством действия, получило его же одобрение. Представленный мной и командованием к награде, Шютте был награжден одним из высших военных орденов Германии – Немецким крестом в золоте.

Критическое положение с продовольствием в Ленинграде, которое вдохновило Шютте на его черный юмор, вызывало у нас серьезное опасение, что русские власти могут вывести из города колонны женщин с детьми и направить их через линию фронта в наше расположение. Мы начали спорить. Было неясно, что следовало бы предпринять в подобной ситуации, но чтобы встретить гражданское население пулеметным огнем – это даже не обсуждалось. Я склонялся к тому, что необходимо накормить их и отослать назад, но при этом не дать возможности вполне боеспособным мужчинам призывного возраста просочиться вместе с мирными жителями к нам в тыл.

В это же время наша разведка обнаружила, что противник засылает в расположение наших частей через линию фронта собак. Эти несчастные животные несли на себе динамит, и они были натренированы залезать под машины. При этом спусковые антенны на их спине сгибались, и взрывчатка детонировала.

Хотя, вероятно, таких собак, обвязанных взрывчаткой, было немного, командование отдало приказ расстреливать всех собак в качестве меры предосторожности. Нам было тяжело