Прыгун - Роман Коробенков

— Вот и хорошо, — произнесла она, теперь уже глядя в сторону.

«...пора носить бирочку с моим именем...»

— А ты не проста, — казалось мне, подумал я.

«...не всегда до конца тебя понимаю...»

— Ты только сейчас это заметил? — Улыбка растворилась, бритвенная гримаса полоснула мою психику. Она любила так делать, вынимать из слов вторичные, третичные смыслы. Цепляться за несвоевременность сказанного, обижаться, чтобы просто услышать извинения.

«…дурак…»

— В смысле?

— Мы с тобой прообщались кучу времени.

«...и?»

— Если толковать твои слова строго в соответствии с текстом, получается, что до этого ты считал меня заурядной. — Злые глаза подозрительно вскапывали мое лицо. Могло показаться, что она говорит серьезно, и лишь позже я узнал и понял, что это не так. — Может, я выгляжу простушкой?

— У каждой фразы свое время, — ответил я. — Я заметил давно, но сказал сейчас, когда уже не мог не сказать.

«...она как звено в цепи...»

— Один балл в вашу пользу, — улыбнулась Сашенька. — За находчивость. И кстати, у каждой фразы тоже свое лицо. поэтому я верю тебе.

«...и все знаю про тебя...»

— Ты будешь применять ко мне балльную систему?

— А как же? Балльная система применима ко всему. В зависимости от баллов так или иначе строятся те или иные последствия. Ты не согласен?

«...согласен ведь...»

— Согласен.

— Соглашайся со мной почаще.

«...я всегда права…»

— ОК.

— Я серьезно. Люблю, когда со мной соглашаются.

«...всегда...»

«Параллельность мышления, — подумал бы я сейчас, — жесткая и неукоснительная.»

— Хочу, — сказал я тогда.

«...с тобой и тебя...»

— Проверим. — Она шагнула в почти незаметный в темноте черный проем.

Покачиваясь, я двинулся следом и вышел на балкон, что завис над неровным куском реальности с обратной стороны. Там можно было разобрать куцый двор с зонтиковым кафе, рядок машин, беспорядочно набросанных вокруг, арочные ворота с будкой. А за ней — дорожную ленту, пустую, темную, впаянную в перила серых зданий.

— Мне хочется на другой уровень, — после минуты молчаливого созидания сказала Сашенька.

«...прямо сейчас.»

«...хм...»

— Можешь оставить семь гномов? — пытливо заглянула она мне в лицо.

«...ты должен...»

— Думаю, их надо уводить отсюда, для первого раза достаточно.

— Думаю, они позаботятся о себе сами.

«...тебе пора позаботиться обо мне…»

— Я устал, Сашенька, мне надоел даже пятый. Я не хочу.

«...а ведь я ошиблась...»

«...в тебе...»

— Ты неправильно сказал. Быстрее скажи что-нибудь другое.

— Не хочу.

— Передумай.

— Нет.

— Зачем ты так? Зачем тебе надо было все испортить? — Неожиданно она отстранилась.

— В смысле?

— Все было так хорошо, а ты взял и испортил. — Хитрые глаза недобро блестели.

«...не понимаю тебя...»

— Говори же что-нибудь!

«...исправь!»

Я не говорил.

— Если ты сейчас не ответишь, я сделаю то, что не хочу делать, — пригрозила Сашенька.

— Прекрати, пожалуйста.

«...не надо...»

— Знаешь, у меня сейчас ощущение, будто наши отношения — веревочка, и на ней выросли стены. Высокие. — Она увела глаза в сторону, не позволяя мне туда заглядывать.

«...с шипами...»

— Зачем ты…

«.. не понимай меня так.»

— Ничего. Я пойду туда одна.

— Пойдем вместе.

— Я поеду одна! Стены не позволят поехать туда вместе. Правда, мы можем поехать раздельно. Ты в одном такси, я в другом. И там, словно не знаем друг друга.

«...даже не будем смотреть друг на друга...»

— Я передумал. Я хочу туда, очень хочу. — Я попытался приблизиться к ней.

«...я уже там...»

Она молча отодвинулась, отстраненно улыбаясь. Настолько холодно, что меня передернуло. Стало неуютно.

— Зачем ты так? — Глаза мои мстительно прищурились.

«...веселишься, сука?»

— Стены, — тихо пояснила она. — Мне уже пора. скоро.

— Убери их.

— Не могу. — Вид нарисовался такой, будто от нее и в самом деле ничего не зависело.

«...извини...»

— Хочу, — устало процедил я.

«...извини!»

— Поздно! — Лик ее выражал сожаление. Много всяких сожалений, от вида которых на ее лице мне стало плохо.

— Извини. — Я пошел на крайность, на которую редко позволял себе идти. И с тех пор делал это еще очень много раз на один квадратный день. Создавалось ощущение, что я выговаривался за те девяносто девять случаев, когда не сказал ничего подобного.

Сашенька скучающе разглядывала свои длинные ногти.

Откуда-то снизу мозг окатило ледяным спокойствием, я резко расслабился, хотя секунду назад трепыхался в беспомощном напряжении. Глаза стали еще уже, и в минуту насильственной командой я все переосмыслил в корне и покрыл отталкивающей краской мужского цинизма. Тогда я мог совершать такие подвиги.

Точно ветром меня сорвало с проклятого балкона. Я не стал более ничего комментировать и поменял пятый уровень на четвертый.

Меня обожгло абсолютом, который теперь свирепствовал здесь. Чтобы отогнать странное ощущение победы-поражения, я влился в него со всего размаху. И через пять минут выбрался опустошенным.

Ядовитые языки звука с трудом отпускали меня, их раздвоенные кончики захлестывали тело, оставляя рваные раны не только на коже, но и на душе и в мыслях.

Странные месяцы света расплескало по сторонам, в совокупности они выглядели сотнями дьявольских ртов, истерично надо мной хохочущих оглушающим голосом музыки.

Край моего глаза опять поймал призрачное мерцание, она курсировала где-то рядом, совсем недалеко. Видела меня, но старалась, чтобы я не видел ее. Я и не стремился, пожелав покинуть измерение и на ходу вдеваясь в перемещенную когда-то на пояс майку.

Лестница, битая плитка, темный портал вновь встретили меня. Я хотел, чтобы это произошло быстро. Целился воспаленной головой глубоко прочь отсюда. Я хотел ощутить на себе тяжелое неповоротливое тело реальности, размозжить себя им, придавить крепко-накрепко к плоскости. Однако сильные тонкие руки со сложным длинным ярким маникюром неожиданно и цепко оплели мои стремящиеся плечи, шею, голову. Их замок был настолько уютен и крепок, что я мгновенно обмяк, тело мое замерло…..ослабло…