Ошибка - Эль Кеннеди

Я снова киваю, но мы оба знаем, каким будет мой ответ. Каждый год «Мансен Майнерс» делают мне это предложение, и каждый год я его отклоняю. Честно, даже мысль об этом уже нагоняет тоску. Это лишь напоминание, что в следующем году я перейду из команды Первого дивизиона в «Мансен Майнерс». Да-да, и буду ведущим игроком в любительской лиге, в команде, которая названа в честь несуществующих шахтеров. Потому что в Мансене нет шахт[8] и никогда не было.

Меньше чем через минуту после того, как Берни выходит на улицу, из офиса появляется мой отец и, прихрамывая, подходит ко мне. К счастью, в его руках нет никаких емкостей с алкоголем. Значит, у него хватает здравого смысла не появляться пьяным перед клиентами.

– И что это, на хрен, сейчас было? – требовательно спрашивает он.

Вот вам и здравый смысл – у отца заплетается язык, он шатается, даже опираясь на свою трость, и я рад, что весь день он просидел в офисе, вне видимости.

Я сдерживаю вздох:

– О чем ты говоришь?

– Почему ты не заставил его поменять резину? – Щеки отца раскраснелись от гнева, и даже несмотря на то, что я провел дома уже больше месяца, его изможденный вид по-прежнему поражает меня. Словно вся кожа с его лица, рук и торса сползла вниз, на отвратительный пивной живот, торчащий из-под поношенной футболки. Если не смотреть на его брюхо, то он худой как жердь, и мне тяжело видеть его таким.

Я видел его фотографии, сделанные в молодости – когда-то папа был действительно хорош собой. И я помню, каким он был, когда не пил. Щедрый на улыбку, всегда готовый пошутить и посмеяться. И я скучаю по тому человеку. Господи, как же сильно я иногда по нему скучаю!

– Ремонт пробитого колеса за тридцать баксов вместо четырех новых шин? – кипит от злости отец. – Да что, черт побери, с тобой такое?

Я стараюсь не выходить из себя:

– Я порекомендовал ему заменить шины. Он не захотел.

– Не надо рекомендовать! Надо заставлять. Надо навязывать силой, мать твою!

Я бросаю осторожный взгляд в сторону Берни, но к счастью, он стоит в самом конце подъездной дорожки, курит сигарету и говорит по телефону. Господи. А если бы он это услышал? Смог бы мой отец сдержаться и не говорить всего этого дерьма в присутствии постоянного клиента? Я не знаю, честное слово.

Еще только половина второго, а он уже еле стоит на ногах, как если бы вылакал весь запас винно-водочного магазина.

– Почему бы тебе не вернуться в дом? – мягко спрашиваю я. – Тебя покачивает. У тебя болят ноги?

– У меня ничего не болит. Я взбешен!

Последнее слово он произносит как «вспешен». Здорово. Он так пьян, что даже шепелявит.

– Да что ты тут делаешь вообще, если раскидываешься деньгами, как будто они на деревьях растут? Скажешь ему, что эти шины небессопасны. И хватит тут рассговоры водить про свою чертову хоккейную команду!

– Пап, мы не говорили про хоккей.

– Чушь. Я все слышал. – Человек, который приходил на все мои хоккейные матчи в девятом классе, сидел позади нашей скамьи запасных и поддерживал меня громкими возгласами… теперь он насмехается надо мной. – Думаешь, ты теперь большая звезда, а, Джонни? Не-е-е, это не так. Если ты так хорош, то что это никто не задрафтовал тебя?

Вокруг моей груди словно сжимаются тиски.

– Пап… – Тихое предостережение исходит от Джефа, который вытирает измазанные машинным маслом руки о тряпку и шагает к нам.

– Не вмешивайся, Джефи! Я говорю с твоим старшим братом. – Папа моргает. – Млашим то есть. Он же млашше, да?

Мы с Джефом обмениваемся взглядами. Вот дерьмо. Он реально не в себе.

Обычно один из нас все время присматривает за ним в течение дня, но сегодня, стоило нам открыться утром, как нахлынули клиенты. Я не слишком волновался, потому что отец все время был в офисе, но теперь проклинаю себя за то, что забыл первое правило из справочника алкоголика: всегда держи выпивку под рукой.

Наверное, у него была спрятана заначка. Когда они с мамой еще были вместе, ему все время каким-то образом удавалось прятать спиртное. Как-то раз, когда мне было лет двенадцать, у нас потек бачок унитаза. Я поднялся наверх, чтобы починить его, и когда открыл крышку, увидел плавающую в воде бутылку водки.

Всего лишь один типичный день в семействе Логанов.

– Ты выглядишь усталым, – говорит Джеф и крепко сжимает плечо отца. – Почему бы тебе не вернуться в дом и не вздремнуть?

Отец снова моргает, злость сменяется замешательством. На мгновение вид у него становится как у маленького потерявшегося мальчика, и вдруг я чувствую, что вот-вот готов разрыдаться. В таких случаях, как этот, мне хочется схватить его за плечи и встряхнуть как следует, попросить его помочь мне понять, зачем он пьет. Мама говорит, что это генетическое, и я знаю, что по папиной линии у нас в роду были родственники, подверженные депрессиям и алкоголизму. Черт, может так оно и есть. Может правда, именно в этом причина того, почему он не может перестать пить. Но часть меня до сих пор не может полностью смириться с этим. У него было счастливое детство, черт побери. Потом жена, которая любила его, два сына, которые изо всех сил старались угодить ему. Так почему ему было этого мало?

Я понимаю, что он алкоголик. Я понимаю, что он болен. Но мне очень тяжело понять, как бутылка оказывается самым важным в твоей жизни, настолько важным, что ради нее ты охотно готов отказаться от всего.

– Да, наверное, я немного устал. – мямлит отец, его глаза по-прежнему застилает туман рассеянности. – Я, ох… пойду вздремну.

Мы с братом наблюдаем, как он, ковыляя, уходит, и тут Джеф поворачивается ко мне с печальным видом:

– Не слушай его. Ты очень хороший хоккеист.

– Ну да, конечно. – Я стискиваю челюсти и возвращаюсь обратно к подъемнику, где меня ждет работа над спортивной «Джеттой». – Мне нужно закончить.

– Джон, он не понимает, о чем говорит…

– Забудь об этом, – ворчу я. – Я уже забыл.

* * *

Я закрываю мастерскую позже обычного. Намного позже обычного, потому что, когда приближается восемь вечера, меня воротит от мысли, что на ужин нужно вернуться домой. Джеф заскочил около девяти и принес мне остатки мясного рулета, а также тихо сообщил, что папа «немного протрезвел». Что уже смешно, потому что даже если вдруг прямо сейчас он решит завязать и бросит пить, его кровь настолько разбавлена алкоголем, что потребуется не один день, чтобы вывести его из организма.

Сейчас десять пятнадцать, и я надеюсь, что когда я приду домой, отец уже будет спать. Нет, я молюсь об этом. Потому что сейчас у меня совсем нет сил разбираться еще и с ним.