Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт
Шрифт:
Интервал:
И вернулась – несколько лет спустя, но уже с Пепе, моим вторым, молодым, мужем. На сей раз роль гида досталась мне, но так как я хорошо усвоила, что гид не должен ни утомлять нас, ни подавлять своим всезнанием, я ограничилась прогулками по основным туристическим точкам: Колизей, фонтан Треви, Ватикан и кое-что еще. Остальное время мы провели за обедами и ужинами в маленьких ресторанчиках в Трастевере, там мы наслаждались пастой и вином, особо не задумываясь, где именно находимся – в Риме или Стамбуле. Для Пепе очень мало значило, по какой земле он ступает; свой мир он всегда нес с собой – мир, замкнутый в собственные границы и спокойный, в котором просто не нашлось бы места для буйных приключений. Он был счастлив со своими друзьями, счастливым его делали сигареты с марихуаной, а также упрощенный и умиротворяющий анализ действительности. А мне было неуютно в этом тесном и будто подбитом ватой пространстве. Наверное, поэтому я и ушла от Пепе. Бедный Пепе! Ужас сколько времени я ему даже не звонила, хотя, признаюсь, мне нравилось слышать, как он, снимая трубку, говорил: “Петра! Это ты?”, словно для него убедиться в том, что это действительно я, было делом совершенно поразительным. Сейчас он живет с девушкой его же возраста, она была балериной в “Лисео”, а закончив выступать, начала давать уроки балета девочкам в какой-то школе. Кажется, он вполне счастлив.
С Маркосом я приезжала сюда год назад, когда его пригласили на конгресс архитекторов, проводившийся в Риме. И как если бы каждая из этих поездок в сжатом виде отражала то, что происходило в моей семейной жизни, последняя была какой-то урывочной и в основном отданной работе. Маркосу пришлось посещать заседания конгресса и делать доклад. А я тем временем просто бродила по улицам, пила то там, то сям кофе или капучино. Встречались мы вечером и шли ужинать. Видно, наша с ним вечная беда – нехватка времени!
Тут я заметила, что пока предавалась всем этим воспоминаниям, связанным с Римом, мой помощник молчал как убитый и только смотрел не отрываясь в окошко такси.
– Ну что, Фермин, нравится?
– Я в опупении, просто в опупении. Неужели вы видите то же, что и я? Заметили кусок огромного фонтана с летящим конем?
– Это памятник Виктору Эммануилу. Римлянам он не особенно по вкусу.
– А мне без разницы, что думают римляне. Это ведь просто черт знает что такое! А арена, мимо которой мы проезжали? Я буквально онемел! Да, я знал ее по фотографиям и по кино, но только теперь понял, что это такое на самом деле! Прямо с ума съехать можно!
– Это Колизей. Правда, сильное впечатление?
– Мало сказать! Клянусь вам: если мы поймаем этого клятого убийцу, а я не успею осмотреть все это, я, наверное, снова выпущу его на волю.
– Будет-будет у нас время, не беспокойтесь. Мы договорились встретиться завтра в одиннадцать утра в комиссариате. Если хотите, до этого можем погулять по всем этим местам.
* * *
Назавтра мы действительно успели погулять до начала рабочего дня. Так как дело было в ноябре, туристов оказалось не слишком много. Когда мы очутились неподалеку от Колизея, Гарсон словно в трансе двинулся к этому сооружению эллиптической формы. Мы едва не уткнулись лбами в его каменные стены, и тут мой помощник повернулся ко мне:
– У меня просто нет слов, Петра, я потрясен. Это живая история, как будто мы попали на много веков назад. Даже не понимаю, как они позволяют ездить машинам рядом с таким чудом!
– Мы, европейцы, привыкли жить среди своих же отбросов, как свиньи.
– Сравнение не кажется мне слишком удачным. Я расхохоталась. Было очевидно, что этот памятник затронул самые глубокие художественные струны в душе Гарсона, струны, о существовании которых я даже не подозревала. Когда мы вышли на арену, он снова дал волю своим восторгам:
– Вы только подумайте, Петра! Среди этих камней происходили ужасные вещи, жестокие, но и величественные: гладиаторы бились друг с другом, дикие звери терзали христиан, толпы людей вопили, требуя крови… Волосы дыбом встают, стоит об этом вспомнить.
Я не мешала ему выплескивать свои впечатления и не позволила себе никаких комментариев, так как любой из тех, что приходили мне в голову, мог его обидеть. А он продолжал перечислять свои убогие сведения о давно минувшей эпохе:
– Знаете, мне вообще кажется, что один из моих предков был родом отсюда. Что-то такое меня кольнуло, когда мы только входили. Не исключено, что какой-нибудь мой пра-пра служил среди тех, кто кормил львов, или был кузнецом, изготовлявшим оружие для тех, кто бился на арене, короче, что-то мне подсказывает: в древние времена я здесь непонятным образом присутствовал.
– Занятный вы все-таки человек, Фермин. Обычно, когда люди представляют себя живущими в другие исторические эпохи, они выбирают куда более блестящие роли – короля, императора или, по крайней мере, поэта либо философа. Только вам пришло в голову сказать, что вы ведете начало из самых низов.
– Просто я никогда не заблуждался относительно рода занятия своих предков, они уж точно были самыми простыми людьми: каменщиками, пастухами, угольщиками… Никаких графов или маркизов! И я горжусь этим, будьте уверены! Всегда то же самое говорю жене, когда она упрекает меня за недостаток благородства в манере держать себя: “Я ведь, Беатрис, из тех людей, что зарабатывают на хлеб потом своим, я из тружеников. Ты происходишь из благородной семьи, а я нет, и никогда этого не забывай. В моей семье отродясь не встречалось породистых псов. Только дворняжки”.
Я испытала было что-то похожее на сочувствие к Беатрис, которой приходится выслушивать подобного рода собачье-династические соображения мужа, и в этот миг мне страшно захотелось немного позлить Гарсона.
– Да, Гарсон, от тяжкой работы ваш лоб просто залит потом, правда, случается – еще и от игры в гольф, и слава богу, что вы не потеете, отправляясь в оперу или в дорогой ресторан, не то бы…
– Петра, лучше попридержите свои намеки на то, до какой степени я обуржуазился, иначе мы с вами поссоримся. Лучше скажите, какую бы роль выбрали себе вы, если бы попали во времена Римской империи.
– Я-то? О, я бы, разумеется, была императрицей, одной из тех свирепых и коварных дам, что подсыпали мужу яд даже в воду для полоскания рта.
– Нет, с вами просто невозможно говорить всерьез. Пойду лучше похожу по лестницам.
– Я подожду вас у выхода. У вас есть четверть часа на все ваши исторические восторги – и ни минутой больше. Мы не должны опаздывать в комиссариат, это произвело бы дурное впечатление. Не забывайте: мы здесь представляем всю испанскую полицию.
Он посмотрел на меня с досадой, сверху вниз. Затем стал удаляться, с достоинством цезаря огибая туристов. Я вышла, закурила и стала его дожидаться. Ожидание получилось не таким уж скучным: какие-то типы, наряженные центурионами, за некую плату позировали перед фотоаппаратами юных американок, которые буквально умирали со смеху. И я подумала, что все мы, человеки, как только превращаемся в туристов, готовы ставить сами себя в смешное, даже унизительное, положение, хотя никогда не позволили бы, чтобы нас в такое положение поставил кто-то другой. И тем не менее зрелище было живописное, и оно помогло мне скоротать время. Гарсон не опоздал ни на секунду, но тотчас присоединился к зевакам, глазевшим на центурионов.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!