Женитьбы папаши Олифуса - Александр Дюма

Я приходил туда часто и так успешно, что по прошествии восьми или десяти месяцев все было решено между мной и папашей Нахором и для моей женитьбы недоставало лишь согласия прекрасной Амару (но, как мне казалось, я не раз читал его в ее взгляде).

Одно событие, которое могло иметь последствия самые плачевные, привело, напротив, к быстрой развязке; мы все, казалось, стремились к ней, но стыдливость прекрасной Амару мешала объяснению. Как-то я пригласил отца и дочь посетить мои плантации и, собираясь провести в поле весь день, учтиво приготовил в каждой из моих четырех хижин накрытый стол. Прекрасная Амару, которая шла следом за рабыней (та палкой отпугивала ядовитых змей с обеих сторон тропинки), неожиданно громко вскрикнула. Из густой травы выскользнула маленькая зеленая змейка, одна из самых страшных, чей укус всегда смертелен, и вцепилась в край ее шарфа. Я видел, как она пронеслась мимо, слышал крик, и мне удалось так ловко ударить ее веткой, которую я держал в руке, что змейка упала на землю; затем каблуком я размозжил ей голову.

Но Амару, избавившись от смертельной опасности, не почувствовала себя лучше. Казалось, избежав смерти от яда, она вот-вот умрет от страха. Повиснув на моей руке, словно стебель прекрасной речной лилии, она была все еще бледна и по-прежнему дрожала. Я поднял ее и, прижав к груди, отнес в хижину, где нас ждал завтрак. Девочка, которой едва исполнилось двенадцать лет, весила не больше грезы или облачка, и лишь стук ее сердца напоминал мне, что на руках у меня живое существо.

Войдя в хижину и заглянув во все углы, прекрасная Амару немного успокоилась и согласилась съесть несколько зернышек риса; но, когда настало время продолжить путь, ею овладел прежний ужас и она заявила, что больше не сделает ни шагу.

Для меня ничего не могло быть приятнее такого заявления. Я предложил ей воспользоваться тем же средством перемещения, какое доставило ее сюда. Она взглянула на отца, тот подал ей знак согласиться. Я снова поднял Амару на руки, и мы двинулись дальше.

На этот раз она, опасаясь, что мне будет тяжело нести ее, обняла меня рукой за шею, отчего ее лицо приблизилось к моему, ее волосы сплелись с моими, ее дыхание смешалось с моим дыханием; казалось, все это не прочь было сблизиться и перемешаться, и чем сильнее смешивалось, тем больше сближалось. В первой хижине у меня зародилась надежда быть любимым, во второй — я был в этом уверен, в третьей — я выслушал признание Амару, наконец в четвертой — наша свадьба была делом решенным, оставалось только уговориться о сроках.

Здесь выбор принадлежал Нахору.

Нахор был человеком осторожным: он видел урожай на корню, но хотел увидеть его в амбаре, так что он назначил совершение обряда на июль.

Мне это подходило. Именно в это время я собирался отправить мое суденышко, точнее, самому вести его, к Цейлону, и я очень не прочь был оставить здесь кого-нибудь, кто присматривал бы за полевыми работами. Амару так боялась зеленых змеек, что не способна была надзирать за работами, но Нахор доказал мне, что он человек понимающий, и я был уверен, что интересы его единственной дочери, безусловно совпадающие с моими, будут соблюдены как нельзя лучше.

Был уже конец мая, так что ждать мне оставалось недолго.

Нахор и Амару исповедовали индуистскую религию. Было решено, что мы поженимся по обычаю браминов.

Поскольку все было улажено между нами, я искал брамина, который от моего имени попросит руки Амару у Нахора. Таков обычай, и у меня не было причин от него отступить.

Никого из браминов я не знал. Амару предложила мне обратиться к тому мошеннику, который завернул свою племянницу в простыню и после ложной клятвы священными водами Ганга бросил в костер, несмотря на крики и мольбы несчастной. Я ничего против него не имел, разве что находил его не лучшим родственником. Но, поскольку поручение, которое он должен был исполнить, не делало его моим дядей, мне было все равно.

В условленный день он вышел из моего дома и отправился к Амару. Два раза, через различные промежутки времени, он возвращался под предлогом, что встретил в пути дурное предзнаменование. Но в третий раз дурные предзнаменования исчезли, уступив место, напротив, самым благоприятным знакам, и, когда он вернулся ко мне с сообщением, что мое предложение принято, оставалось лишь выбрать день, угодный Брахме.

Я ответил, что для меня все дни хороши, следовательно, назначенный Брахмой день мне подходит. Брамин выбрал пятницу.

Я хотел было возразить, вы же знаете наши предубеждения насчет пятницы; но из самолюбия, раз я уже сказал, что все дни для меня хороши, я не стал спорить и ответил:

— Пусть будет пятница, если только это ближайшая пятница!

Благословенная пятница наступила; церемония должна была состояться в доме Нахора. В пять часов вечера я явился туда. Мы предложили друг другу бетель. Затем разожгли огонь Гоман из веток дерева Рависту. Все тот же злодей-брамин, дядя сожженной вдовы, взял три горсти риса и посыпал им голову Амару. Три другие горсти риса он высыпал на мою голову, после чего Нахор налил воды в большую деревянную миску, вымыл мне ноги и протянул руку дочери. Амару вложила в нее свою руку, Нахор брызнул водой на эту руку, вложил в нее несколько монет и подвел ко мне Амару со словами:

— Больше мне нечего с вами делать. Передаю вас во власть другого человека.

Тогда брамин достал из мешочка символ брака — тали, ленту, к которой подвешено золотое изображение головы. Показав ее собравшимся, он передал мне, чтобы я завязал ее на шее у жены.

Как только я повязал ленту, обряд стал считаться совершенным.

Но, согласно обычаю, свадебные празднества длятся пять дней, и в эти дни муж не имеет никаких прав на жену. В течение первых четырех дней дружки и подружки так хорошо следили за мной, что мне едва удалось поцеловать мизинчик прекрасной Амару. Я старался взглядами объяснить ей, как долго тянется для меня время; она же, со своей стороны, смотрела на меня так, словно хотела сказать: «Да, правда, это долго, но — терпение! терпение!»

И, заручившись этим обещанием, я терпел.

Наконец пятый день занялся, прошел, закончился. С наступлением ночи нас проводили до моего дома. В первой комнате был накрыт стол, и я угостил наших друзей, пока мою жену раздевали и укладывали в постель. Через некоторое время, когда мне показалось, что никто не обращает на меня внимания, я пробрался к двери спальни, охотно предоставив все остальные комнаты моим гостям: мне была нужна лишь та маленькая комнатка, где ждала меня прекрасная Амару.

Но у двери я споткнулся о какой-то предмет; взяв его в руки, я с удивлением обнаружил пару туфель.

Туфли у двери Амару! Что это значит?

На минуту я об этом задумался, но вскоре, отбросив туфли в сторону, счел нужным открыть дверь.

Дверь была заперта.

Я звал самым нежным голосом: «Амару, Амару, Ама-ру» — все еще веря, что она откроет; но, хотя я ясно слышал, что в комнате кто-то есть, и скорее два человека, чем один, мне не отвечали.