Крепость Рущук. Репетиция разгрома Наполеона - Пётр Владимирович Станев

уже падая с коня, больше по инерции, он ткнул ослабевшей рукой шашку в раскрытый от ужаса рот янычара. Свалился с коня рядом.

Мужики, видя всё это, заорали что было сил, схватили, что видели (кто оглоблю, кто обронённую турецкую саблю), кинулись на осатаневших от страха, но оставшихся в живых янычар.

Через мгновение всё было кончено. В ночи догорали кибитки. Женщины, обезумевшие от крови и страха, кричали в голос. Их мужья медленно приходили в себя. Громко плакали дети. Из лесу, на место битвы высыпали прискакавшие на помощь казаки. Но работы им не осталось.

Так кто же были эти люди? Куда они шли? За кого отдал жизнь русский казак Тимофей? Уже потом, когда переправили их на левый берег Дуная в лагерь русской армии, от толмача узнали: это были гагаузы, так они себя называли. Православные, но говорили на языке, очень схожем с турецким. За что их и притесняли османские завоеватели. Если другие народы как-то выживали, то безобидных гагаузов турки не терпели нигде: ни в порабощённой Греции, ни в Сербии, ни в Болгарии. Вот и снимались с насиженных мест, получив известия от родных о том, что в степях Бессарабии много свободной земли и там нет притеснений, что в этих местах Россия жёстко противостоит османам. Тайком снимались с насиженных мест, перебирались на восток, где они могли бы спокойно жить, обеспечивать себя и свои семьи своим трудом. Они уходили всё дальше и дальше. Но везде их настигали горе и безысходность. Только теперь нашлись люди, впервые их защитившие, – русские казаки.

Сила духа, самопожертвование русского воина ради незнакомых ему людей поразили. Это вернуло крепко выбитое жестоким, бесцеремонным обращением с ними высокое чувство своего достоинства. Именно это чувство заставило их схватиться за оглобли и поразить врага. Неожиданно они поняли, что, кроме покорности и беспомощности перед грубой беспощадной силой, применяемой против них, есть ещё и воля к сопротивлению злу. Которая дала возможность возродиться чувству гордости. Они поняли, что их враг – это такие же люди. Они так же пасуют перед силой.

В лагере отвели место, где они и расположились. Установив свои грузовые телеги в круг, кибитки с людьми поместили внутрь.

Вечерело. Разожгли костёр.

В одной из кибиток громко плакали женщины. Там умирал старейшина рода – боба Гицу. Прибывший войсковой врач только развёл руками. Он ничем уже помочь не мог. Слишком много потерял крови. Да и возраст у боба Гицу преклонный. От таких ран не всякий молодой может выжить. Во время ночной схватки он не смог отразить атаку опытного янычара, но успел накрыть своим телом малолетнего внука.

Поняв, что умирает, приказал женщинам замолчать. Прикрыв устало глаза, попросил собрать весь род, а его вынести из кибитки на воздух. Пришли все. Окружили лежащего. Боба Гицу открыл глаза, попросил приподнять его.

В наступившей тишине, послышалась тихая речь старейшины.

– Инсан! Сесля бени. (Народ, слушайте меня.) На Балканах гагаузов всегда притесняли, всегда что-то от нас требовали. У нас отбирали последний кусок хлеба. Угоняли в рабство наших детей и женщин. Мы были слабы духом, а от этого беззащитны. Но нашёлся один человек, который, зная, что погибнет, взялся нас защищать. Он был сыном своего народа, смелым, гордым и сильным духом. Он научил нас, как надо уважать себя. А народ может быть только тогда сильным, когда он един и способен дать отпор врагу. Если за нас вступился один русский человек и мы не струсили, смогли одолеть врага, то вместе с русским народом нас не победить. Но нам надо самим научиться быть дружными и смелыми, а значит – непобедимыми. Тогда смерть Тимофея, русского солдата, будет не напрасной.

Последние его слова были проговорены шёпотом, но их услышали все. После чего он затих. Навсегда. Мужчины скорбно стянули с голов бараньи папахи.

Кутузов, узнав о беженцах, распорядился об оказании им всяческой помощи. Помнил о тёплом приёме этим народом его кавалькады во время длительного перехода по сухим степям в Бухарест.

Подлечили, снабдили продовольствием, поправили телеги, подковали коней, выдали фураж. Отправили в Бухарест, выделив охрану – десяток казаков. Впрочем, узнав об этом, гагаузы от охраны отказались. Попросили помочь с оружием.

Глава 25

Ахмет-паша, совершив благополучно побег, вёл себя смирно. Никаких инициатив не проявлял. Молчал пока и Кутузов. Ждал. Но время уходило. Осень брала своё. Генералы роптали. Петербург, находясь в раздражении и неопределённости, требовал активизировать действия. Торопил. Но командующий Дунайской армией не принимал активных действий. Терпеливо выжидал. Но понимал, что надо как-то успокоить всех.

Поразмышляв пару дней, понаблюдав лично за противником в подзорную трубу, принял наконец решение. Приказал готовить атаку.

Наутро, чуть забрезжил рассвет, открыли пушечную канонаду – как с левого берега, так и с правого.

На острове османы заметались. Спасаясь от русской шрапнели, пытались отстреливаться. Но их батареи были давно подавлены. Редкие выстрелы их орудий не приносили вреда русским позициям. К тому же ответный огонь русских орудий тут же накрывал их.

Под прикрытием артиллерийского огня пошли в атаку пехота, егеря. Плацдарм, контролируемый османами, дрогнул. Русские штыковой атакой опрокинули передовые позиции, удерживаемые янычарами. Бились свирепо. Туркам отступать было некуда. Поэтому защищались отчаянно. Подход подмоги с острова, пресекали батареи Булатова и конница Засса.

К обеду канонада стихла. Пехота, наворотив дел в расположении противника, успокоилась. Стали обживать занятые позиции.

Кутузов дал команду – обедать. Теперь заработали в полную силу полевые кухни. Аппетитные запахи наваристого кулеша разносились по окрестностям. Чувствовали их и на острове. Это Михаил Илларионович велел подбросить в огонь жира и лук. На острове от запахов вкусной пищи у оголодавших турок сводило скулы. Эти меры привели к психологическому воздействию на противника и сыграли свою роль. В стане врага армия стала роптать. Командиры прятались. Но разгневанные воины не давали им покоя. Обстановка накалялась. Ахмет-паше ничего не оставалось делать, как направить парламентёров к Кутузову.

Довольный, но невозмутимый Михаил Илларионович, принял из рук турецкого старшины запечатанный свиток. В послании завуалированными фразами, но с чопорным достоинством давалось понять, что Ахмет-паша непротив начать переговоры о замирении.

Но и тут генерал не стал торопить события. Ответил витиевато, но конкретных ответных предложений не выдвигал.

Уже ближе к вечеру опять зазвучали трубы парламентёров. Было доставлен очередной свиток от визиря. Теперь уже звучало конкретное предложение начать переговоры.

У Кутузова заранее был заготовлен пакет с ответом, который был тут же вручён в руки парламентёра. Ахмет-паше прямым текстом предлагалось во избежание недоразумений и