Она уже мертва - Виктория Платова

Нет, эти фигурки не принадлежат Лазарю! Его шахматы – маленькие, карманные, они сделаны из пластмассы. А оттенок Астиного пустого лица предполагает совсем другой материал. Благородный и такой старый, что под слоем лака проступают легкие трещины, множество трещин. Линии разлома идут как раз по ним: еще секунда – и лицо разлетится на мелкие кусочки.

Ничего подобного Белка не увидела, она просто заснула. Так и не дождавшись ни скрипа калитки, ни ухода Сережи. Ей не снились кошмары, но в ту ночь она стала обладательницей очень важного знания, нашептанного то ли ракушечником, то ли какими-то иными обитателями шкиперской, до сих пор остававшимися вне поля ее зрения. Знание касалось Сережиного отца – Самого старшего. И сестры его отца – Самой младшей. Впрочем, оно тут же оказалось позабытым, так и не дойдя толком до Белкиного сознания. А те, кто давно и прочно уложил его в голове, молчали как заговоренные. Никаких откровений со стороны Сережи не было, да и Парвати свято хранила тайну Большой Семьи. Лёка – в силу своих ограниченных умственных способностей – тоже не мог ею поделиться. Вот и выходит, что проболтался крошка-аммонит: вытащил из своего свернутого в спираль тельца такую же спиралевидную, туго свернутую (и концов не найдешь!) историю.

Извлеченная на свет, история немедленно распрямилась и принялась извиваться, словно щупальце гигантского осьминога. Любое соприкосновение с ней обдает холодом и заставляет вспомнить о морской пучине, где погиб дед. Утешает лишь то, что он обрел наконец покой: в каюте третьего класса, на одном из милосердных кораблей-призраков.

О деде и обо всех остальных Белка стала думать много позже, когда детская кличка, придуманная Сережей, и все производные от нее отдалились, исчезли в толще времени. Собственно, они были актуальны только там, в доме Парвати, во владениях Повелителя кузнечиков. Там Белка их и оставила – из неосознанного еще инстинкта самосохранения. Ведь то страшное лето случилось именно с Белкой, Бельчонком, Бельчем, а девочка по имени Полина тут совершенно ни при чем.

Она не видела того, что видела Белка.

Она не подвергалась мучительным допросам, каким подвергалась Белка.

Ее не ненавидели так, как ненавидели Белку. И не обвиняли в чудовищной лжи.

Девочка по имени Полина стирала из памяти всех, кто разделил с ней то лето, – одного за другим. Благо, большинство из них были младшими детьми, ничем особенно ей не запомнившимися: эти исчезли сразу, мелькнули и исчезли – как пейзаж за окном скорого поезда. Труднее было со старшими – сильными и выносливыми, с крепкими руками и ногами: они еще долго бежали по перрону, вслед за составом Полининой памяти, стучали в окна, пытались взобраться на подножку. Если кому-нибудь из них удастся сделать это и дернуть стоп-кран, – кошмар не кончится никогда.

Им не удалось.

А Полине не удалось забыть Сережу.

Сережа – совершенно отдельный человек. Отдельный бог: как и положено богу, он распознa€ет Белку в любом обличье. Сменой имени его не проведешь. И всем поездам Сережа предпочитает трамваи, идущие в счастливое неизвестно-куда.

О, если бы это счастливое неизвестно-куда существовало!..

* * *

…Ночью прошел дождь.

Белка проснулась внезапно, как от толчка, и страшно удивилась этому. Обычно на прощание со сном уходит время, – он то прячется за спину реальности, то снова пытается ухватить Белку за рукав. И тогда она ненадолго смыкает веки, досматривая что-нибудь интересное, связанное с небом (во сне Белка летает), или с морем (во сне Белка находит там сокровища), или с людьми. Сны про людей – самые забавные, хотя бы потому, что даже папа и мама в них редко похожи на себя самих. Что уж говорить о других – гораздо менее значимых в ее жизни. Это не люди, а какие-то перевертыши! Они выдают себя за кого-то другого, могут прикинуться деревом или тенью – и тотчас исчезают, если Белка вдруг решится с ними заговорить. Она всегда кого-то ищет, куда-то боится опоздать, не справиться с поручением, данным непонятно кем.

Но в то утро, открыв глаза, она больше не закрывала их. В шкиперской было прохладно, от полуприкрытого окна веяло свежестью, а на подоконнике… лежали книжки.

Сережа!

Он забыл их здесь, хотя приходил именно за ними. Белка тоже хороша – взяла и заснула, в то время как Сережа рассказывал ей самую удивительную историю на свете. В то время, как он согласился остаться с ней еще ненадолго.

Деревья и кусты блестели в предутренней дымке словно стеклянные; первые, еще робкие лучи солнца отражались в мириадах крошечных капель – вот Белка и решила: ночью прошел дождь.

Хорошо еще, что книги не вымокли, – их нужно будет отнести Сереже. А значит, получить еще одну возможность приблизиться к нему, и на этот раз помощь Парвати и ее пирожков не понадобится.

Судя по тому, что в отдаленных областях сада еще скрывается тьма, сейчас очень-очень рано, все еще спят. Ни одного звука не долетает снаружи, ни одного звука не слышно внутри. Дом похож на огромный, движимый силой инерции корабль: он с трудом успокаивается, и примерно такое же количество усилий требуется, чтобы запустить все его механизмы.

Стараясь не нарушать этой – почти священной – тишины, Белка выскользнула из шкиперской и спустилась на второй этаж. Двери комнат были плотно прикрыты, и в коридоре царил полумрак, немного рассеивающийся у лестницы. Она вела вниз, в гостиную.

На цыпочках (чтобы лишний раз не тревожить скрипучие половицы) Белка прошествовала мимо комнаты МашМиша и комнаты, где жили младшие дети. И ненадолго задержалась перед дверью в ванную: умыться прямо сейчас или оставить утренние процедуры на потом?

Через какое-то время здесь образуется очередь из желающих наспех почистить зубы и ополоснуть сонную физиономию двумя пальцами. Белка частенько оказывалась в этой очереди, примерно в ее середине: между младшими детьми и старшими, которые встают на полчаса, а то и на час позднее. Последней ванну занимает Аста – ей одной, по эстонскому обыкновению, требуется целый бак горячей воды, в то время как МашМиш вполне обходятся таким баком вдвоем. А мелюзге хватает одного на всех.

С этим баком – одно сплошное неудобство!

Чтобы вода в нем нагрелась, требуется довольно продолжительное время – полчаса или около того. И только потом можно пользоваться им снова. Конечно, если ты желаешь поплескаться в комфорте, а не принять холодный душ.

Есть еще летний душ в саду (его предпочитает Лёка и иногда – Лазарь), но и там ранним утром тебя ждет все та же холодная вода.

Поколебавшись секунду, Белка решила-таки покончить с умыванием раньше всех.

Но тут ее поджидала неприятность: вода оказалась не то чтобы совсем холодной, а какой-то прохладной. И на полу поблескивали непросохшие лужицы: видимо, кто-то встал раньше Белки и выхлюпал всю горячую воду.

Интересно – кто?

Вот Белкино полотенце – бледно-лиловое, с желтыми полосами. Остальные идентифицировать невозможно, все – кроме Астиного. Аста и здесь выпендрилась, утерла нос не только малышам, но и МашМишу: самые красивые полотенца принадлежат ей, они приехали с хозяйкой прямиком из Таллина. Большие (чуть ли не вдвое больше остальных), махровые: алым макам приходят на смену нежные бабочки, которые через неделю снова сменяются постиранными и выглаженными маками.