ЧЯП - Эдуард Веркин

Грошев обернулся на стену с телефонами, затем повернулся к полке с чучелами и арифмометрами.

– Слушай, спросить тебя хотел…

Лавр гладил по голове лысую белку.

– Ты же человек опытный, может, подскажешь… – Грошев снял с полки приборчик, состоявший из шестеренок и напоминавший миниатюрную коробку передач. – У меня тут один человек интересовался…

Грошев кивнул на стену с телефонами.

– Один токеноман из Тамбова, – продолжал рассказывать Грошев. – Он интересуется неким жетоном…

Грошев замолчал, а Чучел громко и выразительно вздохнул, и с печалью и с облегчением одновременно, и улыбнулся еще, отчего Синцов заметил, что зубы у него присутствуют не в полной комплектации.

– Пацаны, вы тут пока посидите, я сейчас, – сказал Чучел и вышел.

Синцов проверил еще один автомат, он тоже оказался исправен, длинный далекий гудок, шорох на другом конце, тысячи безлюдных километров.

– Что за жетон? – спросил Синцов.

Грошев поглядел на Синцова с недоверием и, как показалось Синцову, с завистью.

– Он верит в ГТС Бога, – вдруг сообщил Грошев. – Во всяком случае, верил раньше. Видишь?

Грошев кивнул на висевшие на стенах телефоны.

– Я думал, это коллекция, – Синцов похлопал по автомату.

– Нет, это не коллекция, это… Бездна.

– Как это?

– Я же тебе говорю, он тоже ищет… То есть, если говорить точно, искал некий жетон. Гривской ГТС. Гривск городок маленький, и телефонов в нем раньше было совсем мало, к тому же в девяностые их разгромили вандалы. Поэтому жетонов особо не требовалось, их наштамповали меньше тысячи на механическом заводе и продавали на почте. Сам понимаешь, много их не сохранилось…

– У тебя, конечно, есть, – перебил Синцов.

– Да, есть несколько штук, – сказал Грошев. – Случайно достались. Потом собирать стал, они довольно редкие, я люблю такие вещи. Чучел тоже собирал их, предлагал мне продать…

– И что?

Грошев почесал правую руку, запястье.

– Есть некоторая история, – сказал он. – У большинства жетонов есть история, ты уже, наверное, понял. У жетонов Гривской ГТС тоже…

Грошев приблизился к двери, в которую вышел Чучел, выглянул.

– Есть такая легенда… – начал Грошев. – То есть это не легенда… Короче, это случилось относительно недавно, лет двадцать назад, тогда как раз жетонами пользовались.

Синцов привычно приготовился слушать. Теперь он рассматривал эти истории не как рассказы о барахле, а как разновидность фольклора, а фольклор – это народная культура, время, завязшее в сплетнях, представляет, одним словом, этнографический интерес.

Полезная информация.

Грошев рассказывал дальше.

– Девяностые годы вообще на жетоны богаты, как любое переходное время. Деньги обесцениваются, а жетоны нет. Но это не важно для нас. Жил некий лесник, там, где-то за Восьмым кордоном. У него была жена, однажды она поскользнулась на крыльце и сломала себе ногу. Причем очень нехорошо сломала – открытый перелом, кость задела артерию и выставилась наружу, крови много вытекло. Лесник наложил шину и жгут, но это мало помогло, кровь продолжала уходить. Тогда он погрузил жену в машину и повез в город, оттуда километров сорок. Восьмой кордон – это вдоль по узкоколейке. Узкоколейку к тому времени уже вовсю на рельсы разбирали, так что все разъезды стояли заброшенными и тоже потихоньку разворовывались…

Грошев подошел к полке, щелкнул по носу рыжую мертвую кошку, та неожиданно мяукнула. Грошев щелкнул еще, кошка снова исправно мяукнула, видимо, Чучел встроил в нее мяучело.

– Лесник торопился, потому что жена его помирала, гнал машину, как мог, и на одном из таких разъездов напоролся на рельс, пробил картер, машина встала, тридцать километров до города оставалось. Но лесник был человеком упертым, он потащил жену на руках. И здоровым он еще тоже был, смог почти семь километров ее пронести, до следующего разъезда, потом, конечно, устал, сел на землю. Жена его уже сознание совсем потеряла от кровопотери, посинела вся, помирать стала. И тут лесник увидел телефон-автомат. На всех разъездах имелись телефоны-автоматы, чтобы в случае чего позвонить можно, на том разъезде тоже. Ну, лесник подбежал к телефону, трубку снял и видит, что телефон отключен, провода по земле болтаются, линию срезали давным-давно.

Грошев еще раз нажал на нос рыжей кошке, но теперь она промолчала, видимо, заряд истощился.

– Откуда ты это все знаешь? – поинтересовался Синцов. – Ну, эту байку?

Грошев поморщился, вроде как припоминая.

– Да такие байки знают все, – сказал он. – Городские легенды. Но эту мне, кажется, Лоб рассказал. Или тетка его, не помню уже, у Лобанова дома двадцать теток пасется, и они все время сплетничают. Ну, я и запомнил. Потом на форуме собирательском еще читал, кто-то выкладывал в разделе «Байки из склепа».

– Ясно. И что же произошло дальше?

Где-то в квартире грохнуло, точно упал привешенный к стене таз или жестяная ванна. Громко.

Дверь скрипнула и приоткрылась, но Чучел не появился.

– Мимо как раз проходил архангел Михаил с сияющим мечом…

Спокойным, серьезным, обычным грошевским голосом произнес Грошев.

Архангел Михаил.

– Что? – осторожно переспросил Синцов.

Архангел Михаил. Лайтсайбер в деснице, в шуйце ковчежец предпоследнего завета, в сверкающих адамантиевых наплечниках, в сияющей мифриловой броне, верный скорчер за спиной. Лузгая тыквенные семечки, проходил на счастье мимо. Многие видели, многие верят.

– Архангел Михаил, – так же спокойно повторил Грошев. – Тогда вроде как щедрый год был, красноголовики уродились, а они смешные грибы, хрустящие, все их собирали… Короче, Михаил увидел человека, лесника этого, и его поразило отчаяние, которое кричало в человеческом сердце. Он подошел к леснику, взял его ладонь, и улыбнулся, и что-то вложил в руку. Человек был настолько раздавлен горем, что даже не увидел сияния, исходившего от Михаила, и не увидел, как сплавлялся в хрусталь песок под его ногами. Он даже не почувствовал, как сгорели кожа и мясо на его руке, а когда разжал кулак, увидел в ней жетон. То есть жетоны, их было три штуки.

Неприятно стало. Синцов почувствовал, что окружающие чучела смотрят на него. Нет, они, конечно, были мертвы, в них не было ни костей, ни мяса, но Синцову вдруг показалось, что они смотрят на него своими пластиковыми глазами. Что там, за выщипанной шкурой, за фальшскелетом из позеленевшей медной проволоки, за пахнущим нафталином синтепоном, что-то все-таки есть. Немного жизни на остывших костях. Манера говорить, понял Синцов. Грошев говорил всегда одинаково, не повышая голоса, точно непрерывно изыскивая силы для каждого следующего слова, точно выдирая его из болота за потрепанные виски.