Зеркало для героя - Андрей Дышев

Нас с Владом конвоировали к корме. Чем ближе мы подходили к большой палубе, на которой теснились пассажиры последнего класса, тем отчетливей слышались крики и вопли. Мне становилось не по себе. Начиная игру с чемоданом, я не мог предположить, что мафиози будут вести себя так нагло. Одно дело – посадить в джунглях самолет с двумя пассажирами на борту, но совсем другое – устроить повальный обыск на речном теплоходе, где пассажиров не меньше двух сотен.

Мы остановились на краю палубы. Носатый, покуривая сигару, сверкал стеклами черных очков и спокойно наблюдал за работой своих подчиненных.

Крик стоял невообразимый, как перед отправлением теплохода из Майо. Несколько худощавых индейцев в кожаных безрукавках и обрезанных снизу штанах прикладами винтовок загоняли толпу в узкий коридор прогулочной палубы. Тех, кто пытался унести с собой вещи, били прикладами по голове. Обезумевшие от ужаса, по палубе носились поросята и собаки, спотыкаясь о раскиданные ящики. Человек в белой форме матроса, кривляясь, как клоун, бегал кругами за поросенком, пытаясь поймать его за ноги. Грохнул выстрел. Большая рыжая собака, надрывно лающая на индейцев, заскулила и, брызгая кровью, упала на пол.

К носатому подошел мой старый знакомый с лошадиной губой и негромко сказал:

– В машинном отделении ничего.

– Машинистов допросили? – спросил носатый, с интересом глядя на то, как матрос, лежа на полу, держит поросенка за задние ноги, а животное, продолжая стучать по железу передними копытами, истошно визжит и хлопает розовыми ушами.

– М-да, – многозначительно протянул Лошадиная Губа и посмотрел за борт.

– Осматривайте каюты, – сказал Палач. – Все ценное оставлять, остальное – за борт.

Толпа пассажиров, деформируясь и сжимаясь, битком заполнила прогулочную палубу. Люди давили друг друга, толкались, хватались за поручни, завоевывая для себя пространство; женщины сажали детей себе на головы или поднимали их на вытянутых руках, мужчины, что покрепче, влезали на верхние перекладины леера и оттуда взбирались на спасательные шлюпки. Откуда-то доносились выстрелы, звон битого стекла и треск ломаемых дверей. Вооруженные индейцы с видом хозяев ходили по опустевшей палубе и потрошили вещи. Они с треском взламывали клетки и ящики, давили ногами картонные коробки с фруктами. Одежда, одеяла, обувь летели за борт незамедлительно. Более дорогие вещи – утварь, часы, аппаратуру – мародеры складывали в кучу посреди палубы. За теплоходом, над пенным следом, летела черная стая птиц; время от времени она смерчем устремлялась к воде, пожирая плоды, лепешки, заглатывая пуговицы и все то, что блестело.

В это время к носатому подвели низкорослого человека с окровавленным, опухшим лицом. Я с ужасом узнал в нем коротышку. Без своей шляпы он выглядел еще более низким, его разбитые губы казались вывернутыми наизнанку, а страшная рваная рана на щеке делала его похожим на улыбающегося монстра из фильма ужасов. Под ноги носатому грохнулся черный чемодан.

– Ну? – спросил носатый, выдувая в лицо коротышке сигарный дым.

– Я не открывал его. Клянусь, я не брал никаких денег, – с трудом произнес коротышка и, вытянув в мою сторону дрожащую руку, добавил: – Это он заставил меня отнести его в трюм. Допроси его, хозяин, отрежь ему уши, и он сознается!

Носатый перевел взгляд на меня. Я увидел свое отражение в его черных очках.

– Что скажешь? – спросил он.

– Ничего, – ответил я и слабо сыграл ва-банк: – Дождись, когда твои люди обыщут судно, и все вопросы отпадут сами собой.

Носатый усмехнулся и отрицательно покачал головой:

– Нет. Я очень нетерпелив. Я не умею ждать.

Он качнул рукой. Матово блеснул перстень. Индеец подтолкнул коротышку к лееру, обвязал его такелажной веревкой вокруг пояса и вытащил из кожаных ножен мачете.

– Не делай этого! – диким голосом закричал коротышка и повалился на колени перед носатым. – Умоляю, хозяин, не делай этого!! Я не знаю, богом клянусь, я не знаю, где деньги!!

Ужас, который испытывал коротышка, ожидая наказания, передался мне. Влад оставался вялым и безучастным. Действие снотворного еще продолжалось, и все, что сейчас с нами происходило, он воспринимал как дурной сон.

У меня по спине прошел холодок. Я заварил такую кашу, которая оказалась расплавленным металлом. Носатый повернул голову ко мне. Должно быть, он много раз видел эту страшную амазонскую казнь, и ему куда интереснее было наблюдать за тем, как будут расширяться мои зрачки и на лбу выступят крупные капли пота.

Индеец резким движением наступил на руку коротышке, который пытался целовать туфли хозяина, и с сильного замаха отрубил несчастному кисть. Невыносимый вопль ударил меня по ушам. Коротышка взмахнул обрубком, разбрызгивая кровь, и она веером плеснула на переборку, оставив рисунок красной пальмовой ветви. Я отшатнулся. Кровь толчками выплескивалась из оголенных, распустившихся обрезков вен, торчащих из обрубка. Вопль сошел на нет, коротышка замолчал, но рот его, источающий пену, все еще был широко раскрыт, а шальные побагровевшие глаза, словно под давлением, выползали из орбит. Он вскочил с колен и, ничего не соображая, схватил свою омерзительную кисть и приставил ее к обрубку.

Меня едва не вывернуло. Но это была лишь прелюдия. Двое индейцев ловко схватили коротышку, оторвали его от пола и бросили за борт. Веревка, к которой он был привязан, быстро раскручивалась и, размотав последнюю спираль, натянулась тугой струной.

Коротышка ненадолго скрылся под водой, а когда снова появился на поверхности, вспенивая воду грудью, на его лице уже не было ничего человеческого. Отчаянно ударяя обрубком и ладонью по воде, он пытался удержаться на поверхности. Волны захлестывали его лицо, он глотал, сплевывал воду и снова широко открывал черный рот, но его крика не было слышно. Когда он в очередной раз вскинул над водой кровоточащий обрубок, я успел заметить, что вокруг него серебристо блеснули какие-то странные лепестки, а когда до меня дошел смысл всей этой гнусной казни, мне стало по-настоящему страшно.

Коротышку заживо поедали пираньи. Их почти не было видно, но вода вокруг несчастного шевелилась и вспенивалась от стаи черных спинок и плавников. Кровавый шлейф тянулся за жертвой. Коротышка уже дергался в агонии и в последний раз поднял над головой начисто обглоданную лучевую кость. Словно от боли, его тело перевернулось на спину, и из воды показался отвратительный выеденный живот с белыми фишками позвоночника, похожего на ствол бамбука, и полосками ребер…

Я отвернулся, стараясь не увидеть лица Влада, чтобы к своему шоку не добавить отпечаток его впечатлений. Конец двадцатого века, думал я, но не словами, а понятиями в виде громоздких серых картинок и бегущих титров. В Москве слякотный март. Люди толпятся у входа в метро. Как всегда, пробки на Садовом кольце и на Рижской эстакаде. Грязные «Москвичи» и «Жигули» почтительно уступают полосу темным, как акулы на глубине, «шестисотым». Наивные водители думают, что самое страшное в жизни – столкнуться с такой акулой. И в это же время, в другой части света, запросто выкинули с теплохода человека и скормили его рыбам на глазах у сотен пассажиров.