ПлоХорошо. Окрыляющие рассказы, превращающие черную полосу во взлетную - Ольга Савельева

Когда в твоем мире появилась прореха, в которую утекает смысл, и я тут же бетонирую эту дыру пластилином своего существования.

Я есть, есть, не бойся, я тут… Твоя муза.

Иногда я смертельно устаю от этих пряток.

В такие моменты я бы обменяла всю свою добротную и сладкую жизнь на возможность рвать аорту в крике: «Где ты?»

Но я знаю, что ты услышишь. И придешь.

И этот несовершенный мир не простит мне, если я отниму тебя у него…

Мы созданы не совпадать.

Когда-нибудь ты сам устанешь спасать этот мир от нелюбви – и найдешь меня.

Нарушишь все заветы, перепишешь правила, позвонишь в мою дверь.

Скажешь:

– Я тебя нашел.

– Это несложно, я живу по месту прописки, – улыбнусь я.

– Можно войти?

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что ты потом пожалеешь.

– Ну и что? Это будет потом. А прямо сейчас я буду счастлив.

– Ты мне нужен навсегда. А не на короткое «сейчас». И получить тебя навсегда я могу только вот так. Через «нет».

Ты сядешь на пол, прислонившись к холодной стене моей лестничной клетки.

– Кто там? – крикнет мой хороший муж из глубины квартиры.

– Соседка! – крикну я в ответ, а тебе добавлю тихо. – Иди к жене…

Ты встанешь и подойдешь ко мне вплотную. Нас обоих бьет крупная дрожь, вулканическая страсть кипит внутри.

– Спасибо за это «нет», – скажешь ты, наклонившись к моим губам. – Я еще сильнее хочу тебя.

– Иди… Умоляю…

– И да, просто знай, что я найду тебя, независимо от того, где ты будешь жить. Ты навсегда прописана в моем сердце…

Этот разговор случился в 2014 году на даче у друзей.

Тогда тоже был кризис – резко ослабел рубль.

Было тревожно, неуютно и нестабильно.

Имена героев я изменила и разговор привожу схематично, ведь прошло шесть лет, и я помню лишь его смысловые очертания.

Но мне он кажется важным, потому что тактика всплытия тонущего человека, описанная в разговоре, оказалась в итоге эффективной.

Возможно, таковой она будет не для всех.

И все же в зеркале этого разговора многие могут рассмотреть что-то важное для себя.

Итак, загородный дом друзей; мы с подругой, укутанные в пледы, глубоко за полночь сидим в беседке, смотрим на догорающий костер, болтаем.

Мужья и дети давно уложены, мы тоже сонные, но ценим возможность приватного общения.

– У нас заканчиваются деньги, а он спокоен как танк. Сидит себе дома, варит борщ, – Настя обиженно поджала губы. – В стране кризис, надо бежать…

– Куда бежать? Кому надо, Насть? – уточняю я.

– Ой, всем надо. Всем, кто хочет выжить.

– Насть, слушай, разным людям надо разное. Тебе надо бежать, суетиться, взбивать вокруг себя пространство. Ты – такой деятельный миксер. Жужжишь, носишься, нервничаешь. Я такая же, кстати. А он иначе проживает это: качественно, медленно и вдумчиво. Он такая мялка для картофеля – бесшумный, не суетливый, работающий тогда, когда есть горячая – с пылу, с жару – картошечка. Глупо ждать от него миксерской энергии, он же даже к электричеству не подключен.

– Знаешь, чего я боюсь?

– Чего?

– Что ему просто нравится сидеть дома. Не работать.

– Почему не работать? А с ребенком занятия? А в огороде все это вот?

Не работа, что ли? – я махнула рукой. – А дом ваш: все починено, все работает.

– Все работает, а муж – не работает, – Настя вздохнула. – Он после аварии как сел дома, так все долечивается, долечивается, долечивается. Стал такой… увлеченный своими болячками. Раньше был увлечен проектами, глаз горит, придет домой, я ему ужин накрою, а он не ест – рассказывает. Все остыло уже, а он все говорит, говорит. Потому что ему рассказывать интересней, чем есть.

А сейчас он всегда дома. И ничего не говорит, потому что не о чем говорить. Зато ест. Поправился уже вон на десять кило, у мужиков не так заметно, но все же. Просто ничего не происходит дома, и он тонет в этом «ничего».

– Слушай, Настен, он же чуть не погиб. Пережил стресс. Долго восстанавливался, вставал на ноги. Это самое сложное испытание в его жизни. Ты хочешь, чтобы он раз – и из реанимации на работу?

– Оль, он уже давно встал на ноги. Но костыли не выбросил. Понимаешь, в чем фишка? Он держится за свои чертовы костыли, потому что с костылями он – пострадавший после аварии, благородный страдалец. А без костылей – неудачник, не способный после простоя работу найти.

Мы молчим. Мне кажется, Настя несправедлива к мужу. Человек ехал по трассе, а потом авария: его крутануло несколько раз между жизнью и смертью и надолго выбросило на обочину. Он там выжил, починился, но сразу выехать на трассу не готов.

– Когда он чуть не погиб, я думала, с ума сойду, – продолжает Настя. – Я же люблю его. По-настоящему люблю. И я поставила себе цель: вы́ходить его. И начался этот наш путь. Где я к нему как к ребенку. Когда он капризничал на ЛФК, я его так же, как нашего Семена, уговаривала. Я с ним на все реабилитации. Везде поддерживаю, везде хвалю. Весь период его восстановления я радовалась каждой его победе, хлопала в ладоши.

Потом он вернулся домой. Ожил. Я тоже радовалась. Вон, сам дошел до кухни. Вон сам помылся. В первый раз после аварии приготовил завтрак. И все такое.

Знаешь, в одну из суббот я проснулась оттого, что Семен нарисовал мне лошадку, пришел, разбудил и показывает. И я спросонья такая: «Сема, да какой ты молодец! Да какой ты умница! Да это лучшая лошадка в моей жизни!»

А спустя минуту в комнату входит муж с подносом, на котором кофе, пряники самодельные, цветочек. И я, не меняя тона: «Ой, Леша, да какой ты молодец, да какой ты умница, да это лучший завтрак в моей жизни…» Понимаешь, о чем я?

– Да. После аварии ты его нянчила как ребенка.

– Ага. А недавно я поняла и ужаснулась. Оль, авария была три года назад. Тысяча дней. Все позади. Проехали. А мы не проехали, мы ее с собой взяли. И тащим. И если что, прячемся в нее от жизни. И это ужасно.

– Хм. Ну смотри. К вопросу ребенка и похвалы. Думаю, тут твоя ответственность тоже есть. Леха долгое время зависел от тебя. Во всех смыслах. И ты с полной отдачей была ему и женой, и мамой. И продолжила ею быть, несмотря на то, что больше нет необходимости. Это как мамочки, которые до совершеннолетия гладят малышам своим штанишки и греют бутербродики, не замечая, что малыши давно выросли. А «малыши» половозрелые не сопротивляются: поди, им плохо? И это же тоже вариант созависимости. Тут не только в ребенке проблема. Если ребенок «маменькин сынок», тут оба виноваты – и мамочка, и сын. Хочется подойти и сказать маме: «Оставь его в покое!»