Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори - Габриэль Готье

Я, конечно, не знаю ничего, как оно, на самом деле было. Только мне графиня ничего плохого не сделала никогда, потому я так думаю, что я им нисколько не врал, когда так говорил. А то, что многие девушки умирали, так это больше от того, что к работе они не привыкли, а туда же — графине служить.

Вот так я и ездил. Мне графиня особо сказала, чтобы если увижу девушку, у которой волосы посветлее, чтоб никаких денег не пожалел. Ей, кажется, хотелось, чтобы ее личная служанка, которая с ней постоянно, была бы светловолосой. А где я светлых-то найду? Они — редкость в наших краях. И вот, однажды я забрался в такую даль, что и сказать нельзя.

И вот что интересно. Турки ведь недалеко, шатко все в государстве, не поймешь, откуда удара ждать, то ли от иноземцев, то ли от своих. Так вот, она мне сказала, что если турков встречу, да пойму, что на уме у них что-то не то, чтобы я отозвал их главного, и сказал бы ему, что я — слуга Элизабет Батори из Эчеда. А потом чтобы показал этому главному турку бумагу. Бумажка небольшая, вся в закорючках. Я хоть и грамоту знаю, а ничего не разобрал. Но графиня сказала, что эта бумажка страшнее для любого турка, чем кол, на который таких, как он, раньше целыми толпами сажали. Графине я верю, поэтому решил, что бояться мне нечего.

* * *

Оказался я в какой-то деревушке, недалеко от Сигетвара. И увидел там в точности такую девушку, которая графине нужна. Красивая, молодая, и волосы золотые. Я, прежде чем идти к ее родителям, да к помещику, решил пройтись, послушать, что люди говорят. Я ведь не случайно в такую даль забрался, жаль было бы ни с чем возвращаться.

Оказалось, что и здесь слухи о графине ходят. Мне так кажется, что чем дальше я уезжаю — тем больше народ глупостей выдумывает. Уже говорят, что она в крови купается и девушек живьем ест. Да как говорят! Красноречия не жалеют! Не знал бы я графиню лично — и сам бы в это поверил. Понял я, что трудно будет мне эту девушку уговорить. Я уже хотел ее выкрасть. Вы только не подумайте, что я — разбойник. Я слуга графини и ни в чем незаконном никогда замечен не был. Все, что делал, — все по приказу госпожи, а она знает, что приказывать.

Решил я присмотреться к семье той девушки. Узнал, что зовут ее Марта, и что живут они вдвоем с матерью — Пирошкой. У Марты возлюбленный был, пастух местный. Не понравилось мне это.

* * *

Живут Марта и мать небогато, только мать мне не простой показалась. Вроде бы бедная вдова, постоянно в город ходит, перебивается с хлеба на воду. А вот то, что я о ней в городе узнал, это мне сразу подсказало, на какой крючок ее поймать.

В деревне Пирошка бедной прикидывается. Хата — и та на ладан дышит. А в городе на нее женщины работают, на рынке местном снедью торгуют. Тут я и понял, что женщина это жадная, что деньги у нее есть, но она их скрывает. Мне до ее денег дела нет, а чем взять ее, я теперь знал наверняка.

Поговорили мы с ней. Она сразу всполошилась, повторила мне все сплетни. А когда я золотом перед ней позвенел, тут же переменилась. Да и дочку уговорила. А та и рада, пастуха своего, кажется, тут же забыла, когда оказалось, что впереди — служба у графини и выгодное замужество.

Долго мы с ней ехали, по пути я еще девушек набрал. Однажды, у развалин одного города, набрел на нас отряд турок. И показалось мне, что те не прочь с девушками моими познакомиться. Я ведь берег их, будто они из стекла сделанные. Помню, что девушки, мужчины не знавшие, нужны графине. А уж как одна из них вокруг меня увивалась! Ей богу, если не боялся бы я графини, сыграли бы свадьбу с ней, только приехали бы в замок.

Я тогда решил поступить так, как графиня велела, если с турками встречусь. Не знаю, что там в той бумажке, да только главный турок, как прочитал ее, так чуть с лошади не свалился. Залопотал что-то по-своему, да сразу в галоп сорвался. А за ним и остальные наутек пустились. Меня это так удивило, что я постоял еще какое-то время, пока турки отъезжали. Я уже понял, что впредь они не то, чтобы девушек моих тронуть, а и меня самого десятой дорогой обходить будут.

* * *

Пока раздумывал я о том, что так турков напугало, слышу, еще кто-то едет. Всадник приблизился — а это Марты, той девушки с золотыми волосами, жених. Подъехал ко мне, спешился. «Отпусти Марту, — говорит. — Знаю, к графине служить ведешь, да только она мне люба, не доводи до греха, отпусти ее со мной». Понял тут я, что этот пастух все время за нами ехал. Наверное, он ее выкрасть хотел, да решил миром все уладить. А какой тут мир, когда такую, как эта Марта я, может, не найду уже. Хотя, что эта Марта. Видели бы вы мою графиню! Такую красавицу, как она, надо еще поискать.

Пастух этот стоит да ждет. И я стою, за узду своего коня держу. Он, этот пастух, в два раза выше меня. Такой если кулаком меня стукнет, так костей не соберут. Вижу, пропадать мне. Или пастух пришибет, девок распустит, да с Мартой своей убежит, или, если отдам ему возлюбленную, графиня мне жизни не даст. Будь я сам, с Мартой вдвоем, я, пожалуй, и отдал бы ее жениху. А как быть, когда девок полный воз? Они ведь болтливые как сороки. Чуть приедем в замок — тут же графиня узнает, что была с ними такая девушка, с золотыми волосами, которую она особенно ждала, да пропала. «Кто виноват? — спросит графиня. — Янош виноват»… Получается, что так, что так — разница небольшая. А пастух, видно, чует, что-то, руку на эфес сабли своей положил, да смотрит на меня. Дернусь, думаю, тут он меня и порешит.

Говорю ему: «Послушай, у меня для тебя письмо от Марты, сейчас достану, почитаешь». А он отвечает: «Она же ни писать, ни читать не умеет, да и я тоже. Обмануть хочешь?». Я ему: «Это не она писала, она мне доверила записать, и знак там поставила, через который ты поймешь, что это от нее письмо. Как посмотришь, я тебе его прочту». Он хоть и недоверчиво смотрит, да вижу, поверил. Достал я ту бумагу, которую туркам показывал, протянул кузнецу. Тот вертит, ничего не разберет. А я, пока он бумагу ту смотрел, успел руку в сумку у седла сунуть. Там у меня всегда два заряженных пистолета лежали.

Я один из них нащупал, выхватил, и выстрелил в пастуха. Да промахнулся. Пуля прямо по волосам его чиркнула. Он от выстрела упал, оглушенный, а пока он очухался, я его связал. «Если сразу не убил, не буду грех на душу брать», — так решил.

На выстрел турки, откуда ни возьмись, подъехали. Я тогда и решил, что этого пастуха им отдам. Назвал его беглым преступником, сказал им, что его никто не хватится. Турки-то меня побаивались, после того, как бумагу увидели, так что они мне и слова поперек не сказали. Да и сильный молодой раб, пожалуй, им не помешает.

Девушек я, когда к туркам ехал, с дороги свел, так что видеть они меня не могли, а если что и слышали — скажу, что не знаю, где это стреляли. Конь у пастуха хороший, да если Марта узнает этого коня, несдобровать мне. Еще сбежит. Я и коня его туркам отдал.

Я не виновен ни в чем, разве что только в том, что пастуха того оглушил на дороге, да туркам в рабство отдал. Но он ведь простой крестьянин, а я у графини на службе и должен ее имущество защищать. Так что, я не понимаю, за что меня в кандалы заковали.