Хозяин черной жемчужины - Валерий Гусев

– Ничего себе. – Алешка пожал плечами. – Особенно в купальнике и в ластах. Только и знает, что пузыри пускать.

Кореньков с Глотовым был спокоен и вежлив. Кроме меня и Алешки он один с ним здоровался. А Глотов при этом ворчал:

– Я не мог поступить иначе. Истина в науке дороже всего. Дороже даже моего уважения к вам.

Кореньков кивал и занимался лечением жемчужины.

В общем и целом все шло по-прежнему. До того момента, когда вдруг Алешка сказал мне:

– Пора, Дим. Залезай первым, люк не закрывай. А я – за тобой.

Мы так и сделали. Когда научные сотрудники стали расползаться на обед, я, как морской угорь, просочился в батисферу. А через некоторое время ко мне присоединился Алешка. Заложив люк каким-то калькулятором.

Мы немного подождали, а потом, когда в барокамере остался один Глотов, Алешка толкнул меня локтем в бок:

– Давай, Дим, начинай. Сначала не очень громко.

И я начал...

И я начал... А Лешка подхватил...

– Лех, – сердито и недовольно сказал я, – что ты к этому Глотову подлизываешься? Он ведь гад еще тот! Жемчужину отравил, синюю папку спер...

– Дурак ты, Дим! – громче необходимого отрезал Алешка. – Это военная хитрость! Во-первых, я хочу у него синюю папку отобрать. Нечего ему чужими трудами пользоваться. Пусть сам что-нибудь изобретет. Профессор кислых щей! И уши у него лохматые! И сахар он столовой ложкой гребет!

– А во-вторых? – представляю, с каким лицом слушает нас сейчас Глотов.

– А во-вторых я уже сделал, Дим. Только об этом еще никто не знает. И ты смотри, не проболтайся. Это, Дим, настоящая банда. Под руководством Глотова. Там у них еще один бандит есть, по кличке Сыч. А этот, который для Глота папку спер, он всю жизнь по тюрьмам. Я их боюсь, Дим.

– Так что ты сделал-то? – Мое нетерпение было вполне искренним.

– Что-что? Я же Черную Марго у них спер. Ради справедливости. А они, Дим, такие дураки, они даже не знали, что эта жемчужина в их руках. Этот Сыч поганый коробку с деньгами у дипломника прихватил, а жемчужину – дурак – не увидел. А знаешь, Дим, за сколько ее можно продать? За триста тысяч франков.

Эти триста тысяч франков он у Жюль Верна прочитал. Они ему запомнились. Весело, конечно.

Но вот сейчас, когда мы вслух сказали такие вещи, мне по-настоящему стало страшно. До этого мне все казалось игрой, даже не очень интересной. А сейчас... Сейчас Глотов захлопнет и зафиксирует люк... И через пятнадцать минут нам не хватит воздуха.

– Ах, ах! – скажет Глотов. – Какие непослушные и неосторожные дети. Сколько раз я говорил им: «Не лазайте в батисферу, это опасно!» Не послушались. Вот и лишилась наша наука юной смены.

Я чуть было не выкинул Алешку в люк и чуть было не выскочил вслед за ним. Но я не учел жадности Глотова и Алешкиной хитрости. Он сказал:

– Я ее хорошо запрятал, Дим.

– Где?

– В нашем парке. Где детский городок.

Это он хорошо придумал. Но это мне не очень понравилось. Нехорошее место. Даже опасное. Этот детский городок постепенно пришел в упадок. Потому что его стали захватывать местные пьяницы и юные хулиганы. Все там уже давно поломано, все бревна и скамейки расписаны гадкими словами и все вокруг завалено пустыми бутылками и пивными банками.

Место очень непосещаемое нормальными людьми. Особенно по вечерам.

– Покажешь жемчужину? – спросил я.

– Покажу, Дим. Только дома. И тебе, и папе. Я ее завтра оттуда заберу.

– Когда? – Этот вопрос уж прямо для Глотова и его команды.

– У нас завтра две физкультуры, четвертый и пятый урок. Лыжный кросс по парковой местности. Кросс – ну его на фиг, я сверну с лыжни в кусты и прямо в городок. А ты меня встречай у подъезда. Клево?

Очень клево! И очень опасно. Но что делать – борьба за справедливость, как говорит папа, изначально сопряжена с опасностью.

– Надо вылезать, Лех, а то скоро сотрудники придут.

Мы немного зашевелились, чтобы подсказать Глотову – и ему пора смыться.

Я высунул голову из люка – в барокамере никого не было. Словом, получилось. Ловушка готова, приманка в ней есть. Смущало меня только, что в качестве приманки затаится в ловушке мой младший брат. Я с удовольствием заменил бы его в этой роли, но по сценарию это было невозможно.

К криминальной встрече мы немного подготовились. Алешка взял с собой коробочку (предполагалось по сценарию, что в ней лежит драгоценная Марго), а я резиновую дубинку, которая всегда стоит у нас в прихожей, возле входной двери.

В школе я почти честно рассказал Бонифацию о том, что мне нужно удержать младшего брата от необдуманного поступка, и он (Бонифаций) без лишних слов отпустил меня с уроков литературы.

Когда я вышел на школьный двор, Алешкин класс уже строился на стадионе. Валентина Ивановна давала последние указания:

– С трассы не сходить! Снегом и сосульками не питаться! От меня не отставать!

Алешка стоял в строю с лыжами на плече, словно с боевой винтовкой. Валентина Ивановна скомандовала: «На-пра-во! Шагом марш!» – и строй заколыхался по направлению к парку. Казалось, вот-вот над ним взовьются слова боевой песни: «Мы не дрогнем в бою...» Но вместо этого над строем раздавались щебет, смешки, визги и вопли...

Я вытащил из подвальной отдушины припрятанную там дубинку и кружным путем пошел к городку.

Место в самом деле неприглядное. Даже снега почти не видно на земле – он весь покрыт отходами хулиганской жизнедеятельности. Самое подходящее место для всяких преступлений.

В центре городка стоял полуразрушенный теремок-горка. Я взобрался наверх и спрятался в башенке, загаженной до тошноты. Но что делать; папа рассказывал нам, что ему однажды пришлось просидеть в засаде всю ночь в вонючем болоте. Справедливость тоже требует жертв...

Ждать пришлось довольно долго, мне даже немного надоело. И страх постепенно исчез. Тем более что у меня появилась веселая компания. Привлеченные тишиной, налетели в башенку щебетливые синички. Я сидел неподвижно, прислонясь к бревенчатой стенке, и они меня не стеснялись. Время от времени они дружно снимались с места и исчезали. И почти сразу возвращались с добычей – каждая приносила в клювике черную семечку и принималась ее разделывать. Видно, где-то неподалеку была птичья кормушка.

Но вот на краю парка раздался шум мотора машины и тут же затих. Синички вспорхнули и улетели.

Послышался тихий говор, скрип и шуршание снега, дребезжание попавшей под ногу пивной банки, приглушенная ругань. Я приник правым глазом к щели меж бревен.

Показались из-за деревьев три мрачные фигуры. Глот – собственной персоной, Сыч (я никогда его не видел, но почему-то сразу узнал) и жулик-водила.