Дорогие мои - Лион Измайлов

Году в девяносто четвертом я пригласил Хайта в свою передачу «Шоу-Досье». Естественно, с артистами, которые исполняли, с Петросяном и Хазановым. Передача получилась хорошая. Кроме одного момента. Мы хотели сделать конкурс со зрителями. На каждый анекдот из публики мы с Хайтом рассказываем свой на эту же тему. Однако он заволновался, и мне пришлось самому выходить из положения. Спонсоры, приглашенные мной, дали нам три бесплатные путевки в Италию по 1000 долларов – мне, режиссеру и Хайту. Но за жен надо было заплатить. Однако Хайт пожалел денег и за 500 долларов продал мне свою путевку и, думаю, на меня же и обиделся. А дальше у нас возник конфликт. Он уже подал на выезд в Германию. Был очень нервный, раздраженный. Мы встретились в «Современнике» на юбилее Волчек. В антракте стояли в фойе, мирно беседовали. И я к чему-то сказал, что, наверное, Люся на меня обиделась за Италию. Он вдруг побагровел и начал нести такие гадости, что я опешил. Наговорив гадостей, он развернулся и пошел в туалет. По пути встретил мою жену и сказал ей: «Я обидел твоего мужа». А я даже не разозлился на него. Я вдруг увидел, что он слабый человек, а я всегда считал его сильным. Больше мы с ним не общались. Хазанов позвал меня выступать в своем юбилейном концерте в Израиле, но так как Хайт участвовал тоже, я отказался. Потом Хайт уехал в Германию.

Когда он приезжал в Россию, он был у Петросяна и сказал ему, что жалеет о ссоре со мной. Однако мне так и не позвонил.

Почему он уехал? Он очень был обижен. На все и на всех. Из-за всяких пертурбаций он потерял все свои деньги. Хайт при советской власти хорошо зарабатывал, был лауреатом Госпремии за «Кота Леопольда». И вдруг все его сбережения накрылись медным тазом. Это был для него тяжелый удар. Кроме того, ему надоела зависимость от Хазанова. Она его очень тяготила. Да и сын его уже жил в Германии, закончил там Академию художеств. К тому же Хайт боялся возвращения коммунистов, а в то время оно могло быть вполне реальным. А еще его самолюбию был нанесен сильный удар: люди, гораздо менее талантливые, добились большего – правда, не по творчеству, а по деньгам. Но для него именно деньги были мерилом человеческого успеха.

Он там, в Германии, в 2000 году умер. Очень жаль. Он был удачливым человеком и очень талантливым. Мы сами делаем свою судьбу. Он сделал ее так, как понимал.

Когда-то в Киеве на концерте Хайту пришла записка от зрителя: «Поймает ли волк зайца?»

Хайт моментально ответил: «Пока хочет есть волк и хотят есть авторы фильма – волк зайца не поймает».

Зал бурно аплодировал и хохотал.

Дербенев Леонид Петрович.

Царство ему небесное.

Уникального остроумия, сложности характера и, конечно, таланта был человек.

Познакомился я с ним году в семидесятом у Павла Леонидова. Был такой великий администратор. Он заслуживает того, чтобы про него рассказать отдельно. Великим администратором я его называю из-за того, что по тому времени он творил что-то невероятное.

Например, гастроли на Дальнем Востоке. Несколько бригад работали на Сахалине, Камчатке, во Владивостоке, Хабаровске, Находке. А на субботу и воскресенье Паша собирал их всех во Владивостоке и делал представление на стадионе.

И вот этот Паша лет в 45 решил стать поэтом-песенником. Решил и стал – уже через три месяца в ЦДКЖ прошел вечер поэта-песенника Павла Леонидова.

За три месяца было изготовлено сто песен.

Конечно, сам он не мог столько написать. Впоследствии поэт Э. Вериго говорил мне, что написал за него очень много. Кстати, Паша был дядей Владимира Высоцкого. Многие в это не верили. А я сам был у него дома и помню, как он говорил с Высоцким по телефону. Тот ему что-то подправлял в песнях, и тут их разъединили – звонила из Парижа Марина Влади.

Конечно, многое писал и сам Паша. Человек он был незаурядный. Помню, он мне читал свои рассказы. Одна деталь мне понравилась. Моряк возвращается домой. Ему кажется, что жена ему изменяет, и он думает: «Изменяет – ладно, но если он лежит у стеночки – убью».

Паша был громкий, скандальный, но широкий человек и много помогал разным людям.

Это он написал песню, где были слова: «Если ты одна любишь сразу двух, значит это не любовь, а только кажется».

Я его спросил:

– Паша, как же так вы пишете «если ты одна любишь сразу двух»? Двух – это женщин. Мужчин – это двоих.

Он подумал и сказал:

– А идите вы со своей «Радионяней»!

Году в семьдесят втором, когда я только-только собирался бросить свою инженерную работу и советовался с ним, как быть, он спросил, какие у меня авторские. С авторскими было плохо – рублей шестьдесят. Нас, соавторов, было трое, и мы только начинали писать. Он такого не ожидал. Посмотрел на меня с жалостью. Вроде бы уже известный автор – и такие деньги.

У самого Паши в это время авторские были уже по две тысячи в месяц. Потом мне объяснили, как эти авторские получались. К руководителям оркестра подходил администратор, а все они были Пашиными дружками, и требовали, чтобы писали в рапортичку Пашины песни, даже если и не исполняли. Но исполняли тоже много, поскольку все композиторы Пашу уважали и никто не отказывался с ним писать. Ну разве Френкель, которому он когда-то давал зарабатывать, мог отказать Паше?

И вот этот Паша вдруг подает на отъезд.

На вопрос «почему?» Паша мудро отвечал:

– А чтобы потом не жалеть, что не уехал.

Кроме всего прочего, Паша прекрасно разбирался в книгах. Он собирал библиотеку, за деньги естественно, Богословскому, потом, кажется, министру госбезопасности и другим богатым людям.

Паша уехал в Америку. Выпустил там книгу воспоминаний, где многих обидел. Написал, как Розовский «косил» от армии и он, Паша, ему помог. Марик не знал, что делать, ведь это было в советское время. Мог сильно погореть. Ну, и про других тоже.

Говорят, а может, придумывают, что он самым ненавистным людям присылал письма типа: «Те бриллианты, что ты мне дал, я не перевез, а оставил у Антипова, и ты их можешь у него получить».

Он знал, что письма читают в Комитете, и таким образом шкодил.

Но вообще жизнь его там, в Америке, не удалась. Язык учить он не хотел, черной работой заниматься не мог. А его администраторские таланты там были не нужны.

Так вот, к чему я заговорил о Паше. Здесь, в Москве, они жили с Дербеневым не то в одном, не то в соседних домах по Маломосковской улице.

И вот сижу я у Паши, и входит Дербенев. Сразу стало шумно и весело. Паша похвалился, что пишет цикл детских песен.

– Паша, – закричал Дербенев, – я тебя умоляю, оставь в покое хотя бы детей! Давай лучше объявим по радио, что тебе нужны деньги, пусть родители скинутся.

Это было классно сказано. Мы с Дербеневым умирали со смеху.

Конечно, Дербенев был уже тогда замечательным поэтом. Я-то помню написанную еще в начале 60-х песню: