Магия успеха - Феликс Разумовский

Часам к десяти нетерпение толпы достигло апогея. Никто уже не обращал внимания на клоунессу, снующую по сцене в дезабилье с начесом, треухе и обрезках валенок, всем хотелось двусмысленных телодвижений, азарта драки и аромата свежепущенной крови. Наконец под жидкие аплодисменты, громовые крики «Давай, давай!» и истошное, восторженное улюлюканье к микрофону вышел известный телемэтр, легендарный устроитель популярного ток-шоу «Кто? С кем? Когда?». Подтянутый, высокий, с ухоженными, пышными усами, Яша Лохматович был четырежды женат, всякий раз, увы, неудачно, тем не менее в народе слыл крупным знатоком таинственных извивов женской психики.

— Вечер добрый, дорогие мои! — Маэстро приветственно поднял холеную руку с длинными, цепкими пальцами и большим бриллиантовым перстнем на одном из них, в меру кривоватые ноги его выкинули при этом невиданное коленце. — Что, соскучились по промежности? По писькам, сиськам, буферам, печенкам? По веселым девчонкам? По лихим бойцам — длинным концам? Самые ногастые, сисястые, задастые, наши красавицы вам понравятся! Ну а нашим молодцам что под дых, что по яйцам — все неймется, подлецам!

Почтеннейшая публика заржала, раздался пронзительный свист и восторженные женские визги:

— Хочу бойца! Начинай по-быстрому!

— Но вначале, дорогие мои, — Лохматович выкинул в воздух вторую руку, столь же холеную, но уже с сапфировым перстнем, — разрешите мне представить наше уважаемое жюри и начать с председателя, дорогого всем нам Кузьмы Ильича Морозова! Ура!

Раздались крики, свист, оркестр заиграл заздравную, и вокальный квартет «Пиль и сыновья» раскатился на четыре голоса:

— К нам приехал, к нам приехал…

— А теперь, друзья мои, представляю вам доктора Дятлова, главного специалиста по вопросам пола, — не опуская рук, Лохматович притопнул ногой, казалось, он вот-вот пустится в пляс, — автора практического руководства «Черная дыра».

Из-за судейского стола с кошачьей грацией поднялся франт с бегающими маслеными глазками, оркестр грянул, и квартет запел:

— Доктор лечит все болезни, значит, очень он полезный…

Главный специалист прижимал руки к сердцу, кланялся, для разминки оценивая по пятибалльной шкале прелести присутствующих дам. Еще за столом жюри восседали депутат ЗАКСа, представитель мэрии и толстый, обильно потеющий милицейский начальник. Он уже успел накачаться коньяком и, осоловело поводя пьяными глазками, тихонько бубнил себе под нос:

— Печенки, девчонки, сучонки…

— И наконец, друзья, я имею честь представить вам настоятеля Новопосадско-Андреевской церкви Святой Магдалины, великомученицы Иерусалимской, преподобного отца Иоанна Коломенского. — Лохматович опустил руки по швам и коротко кивнул в сторону крепенького бородатого мужичка в рясе, взбирающегося по ступенькам на сцену. — Он пришел к нам аки пастырь со словом Божьим.

Оркестр промолчал, певцы тягуче завели квартетом а капелла:

— Господи помилуй!

— Чада мои! Братья и сестры! — Голос у отца Иоанна оказался козлиным, дребезжащим. — Как напитал всех алчущих святой преподобный Иаков Железноборский, чудом от паралича излечающий, так и вы примите толику малую от благости щедрот Господних! Говорю вам истинно, вкушайте, плодитесь и размножайтесь, ибо короток век человечий! Во имя Отца, Сына и Святаго Духа благословенны будем! Аминь!

Он размашисто перекрестил жюри, почтеннейшую публику, икнул и не очень твердой походкой начал спускаться со сцены. В лучах софитов на его окладистой бороде жирно блеснули капли густой подливы.

— Итак, господа, мы начинаем! — Встав на цыпочки, Лохматович простер обе руки к потолку, в сгустившейся темноте оркестр заиграл мелодию из кинофильма «История любви», и занавес разошелся.

— Ну, бля! — восторженно выдохнула почтеннейшая публика, Иоанн Коломенский истово перекрестился, и даже мент из жюри, на мгновение протрезвев, приподнял с груди раскрасневшуюся морду:

— О, печенки, девчонки!

На наклонном, подсвеченном снизу подиуме в виде шахматной доски застыли тридцать две стройные фигурки. Одетые в черные и белые почти не существующие бикини, конкурсантки занимали каждая свою клетку, Жене Корнецкой досталось поле А1, почти у самого края сцены. В мерцающем сиянии подсветки были хорошо видны ноги, чуть хуже бюсты и плечи, глаза и лица полностью терялись в полумраке.

— Ну-ка, красотки, спляшите чечетку! — Луч прожектора упал на Яшу Лохматовича, оркестр заиграл ламбаду, и красавицы принялись пританцовывать, покручивать бедрами, прищелкивать с от-тяжечкой наманикюренными пальцами. — Эй, ветерок, вей между ног!

Публика реагировала шумно:

— А я бы этой кобыле на бэ-два отдался!

— Жорик, а не засадить ли белой ладье эндшпиль по самые волосатые?

— Не, братан, я бы лучше ОТРАКИРОВАЛ пешечку на е-два!

Соискательницы плясали, Лохматович делал вид, что дирижирует, жюри, перешептываясь, выбирало достойнейших. Наконец занавес задернулся, вспыхнул свет, и депутат ЗАКСа, разрумянившийся, сытый и пьяный, с видом гроссмейстера, комментирующего шахматную партию, зачитал по бумажке:

— А-один, бэ-два, цэ-семь… — Всего шестнадцать баловниц судьбы, прошедших во второй тур.

— Ну-с, однополчане, какие мысли? — Несмотря на старания конкурсанток, Плещееву было скучно. Он положил в дымящийся бульон холодное отваренное мясо, овощи, ростки бамбука, бросил пряности и рис, подумал, вздохнул и добавил креветки с трепангами, — черт бы побрал эту китайскую кухню с ее несовместимостью ингредиентов!

— Зал набит битком, охрана может среагировать неадекватно, пострадают люди. — Придвинув мисочку с полосками курятины, тушенной с ананасами, спаржей и имбирем, Дубинин крякнул и начал неумело ковыряться палочками. Обычная полупотрошеная кура, зажаренная на сковородке под гнетом, была, на его вкус, куда приятнее.

— Так… — Плещеев глянул на невозмутимую Пи-новскую, которая умело расправлялась с кисло-сладким засахаренным карпом, и, положив ложку, твердо произнес: — Согласен. Работаем по четвертому варианту.

— Правильно, кончать гада лучше на свежем воздухе, — вони меньше. — Одобрительно кивнув, Марина Викторовна отпила глоток зеленого, без сахара, чаю, вздохнула. — Нет, что ни говори, рыба по вкусу должна напоминать рыбу. Корюшки хочется маринованной. Приду домой — открою банку килек, в гробу я видела всю эту экзотику.

Пока эгидовцы отдавали должное прелестям китайской кухни, занавес опять разошелся, и публика радостно загалдела — вот оно, начинается! На сцене, на месте шахматного подиума, стояла металлическая клетка, на крыше ее расположился мужичок с брандспойтом, всем своим видом выражая только одно — сейчас брызну! Оркестр бравурно заиграл борцовский туш, лучи прожекторов перекрестили зал, и к микрофону важно подошел мэтр Лохматович. Глаза его горели, усы пушились.

— Мы продолжаем, господа. Ал, парад-алле! — Взмахнув рукой, он гордо выпятил грудь и стал по очереди представлять бойцов, построившихся шеренгой перед клеткой: — Черный Буйвол! Иуда! Палач Скуратов-Вольский! Квазимодо! Лаврентий Палыч! Альбинос! Товарищ Сухов! Антрацит! Джек Потрошитель! Коба! Седой! И Драный!