Боги Падшие - Алексей Рудаков

– Так я пойду? Можно? – На всякий случай переспросив и получив улыбки и дружные кивки всей троицы, он было двинулся в сторону платформы, но немедленно оказавшийся рядом полицейский – не тот, которого он толкнул, другой, остановил его и, мягко развернув, направил в сторону выхода.

«Чёрт. Не отделаться. Придётся идти», – дружелюбно улыбнувшись в ответ и задвинув негатив как можно глубже, он влился в общий поток, быстро вынесший его на поверхность.

А вот тут народу было действительно много – Сергей, предпочитавший уединённый образ жизни и избегавший массовые мероприятия как законные, так и тем более те, что не, и не представлял, что в одном месте может быть столько народу. Поток, сжавший его со всех сторон, вынес его на середину Садового, плотно забитого народом.

«Неужто влип? Про митинги же нигде не говорили?! Нет, надо выбираться», – принялся он пробиваться к краю толпы, ожидая что вот-вот и раздастся вой сирен, возвещающий о прибытии ОМОНа, или Росгвардии, направленной на разгон несогласованного с властями собрания.

Надо ли говорить, что все его попытки ни к чему не привели?

«Влип… Ох, как нехорошо-то… И что делать? Я же не причём! Я даже не знаю – из-за чего всё это!»

– Не терпится? – Стоявшая справа от него женщина средних лет, одарила его материнской улыбкой: – А ты помолись, так-то оно быстрее будет.

– Что? Что будет? – Попытался он прояснить происходящее, но она, по-матерински чмокнув его в лоб, вдруг затянула пронзительным, совсем не мелодичным голосом:

– Богородица, дева, радуйся! Благодатная ты!

Прежде чем Сергей успел что-либо сделать, как толпа, окружавшая его, словно дождавшись команды, взорвалась:

– Господь с Тобою! Благословлена Ты! В жёнах! И, благословлён! Плод!

Замотавший головой Сергей попытался было прижать руки к ушам, сберегая слух от накатившегося на него рёва, но множество рук немедленно схватили его и в голову, вбиваемые толпой, против воли полезли лова молитвы.

– Плод! Чрева Твоего! Яко!

Слова, рубленные толпой наподобие чеканной военной фразы, проникали под череп, тяжёлыми ударами выбивая сознание и сокрушая все его неумелые попытки защититься и отдалиться от происходящего.

– Радуйся! Идёт она! Дщерь непорочная! Белая! Святая! Идёт! К нам! Мать наша! Идёт! И-дёт! И-дёт! – Толпа, распалившая сама принялась раскачиваться из стороны в сторону и Сергей, уличив момент слабины, дёрнулся, высвобождаясь из удерживавших его рук.

– Богоматерь! – Немедленно схватившая его за грудь женщина впилась в его лицо полным безумия взглядом: – Идёт! Видишь?! А?!

– К нам! Спускается! Вижу! Вижу! – Старик, самого что ни на есть профессорского вида, бывший перед Сергеем, резко крутанувшись нас месте и повернувшись к нему лицом, вдруг, как стоял, рухнул на колени, задрав к тёмному небу острый клинышек седой бороды.

– Ты! – Короткий толчок справа в бок и в поле зрения вплывает молодое лицо в модной, тщательно подстриженной бородкой: – Видишь? Вон же она! Идёт! Счастье всем будет! Счастье! Видишь? – Рука, на запястье которой матово чернеет браслет фитнесс-часов, хватает его за подбородок и задирает вверх – туда, где в черноте неба и вправду что-то поблескивает. Блеск неярок – так может моргать звезда, пробившаяся сквозь свет столичных фонарей, но Сергея этот блеск ослепляет не хуже пламени полуденного солнца. Секунды и всё то, что ещё оставалось в нём – то, на животном уровне противящееся царящей вокруг истерии, рассыпается пеплом, открывая душу льющемуся от звёздочки потоку любви. Не имея сил сопротивляться, он падает на колени, поднимая к ней руки и с его губ, стараясь заглушить вопли соседей и донести до Неё свою любовь, срывается вой, в котором можно разобрать всего пару слов: – Мама пришла!

Анна Васильевна Кошкина.

г. Старица, 300 км от Москвы, Тверская обл.

– И светит, и светит, никак не прогорит, – Анна Васильевна, воспитатель старшей группы детского сада номер Н., отошла от окна, за которым, на фоне чистого летнего неба, весело блестела недавно появившаяся на небосклоне звёздочка. Поначалу, стоило гостье только появиться, о ней судачили на всех каналах. Спешно созванные эксперты ломали копья в бесконечных спорах, отстаивая свои и единственно верные теории. Что только не неслось с экранов – и то, что это новая комета, приблудившаяся и решившая погостить в Солнечной системе, и что это ледяной, а потому и блестящий, астероид, грозящий смертью всей жизни на планете и даже то, что это вестники апокалипсиса, спешащие разделить человечество на агнцев и козлищ, со всеми вытекающими из подобного последствиями.

Но время шло, звёздочка разгоралась, а спорщики так и не могли прийти к единому мнению. Постепенно, гостья, из предмета всеобщего обсуждения, превратилась в привычный феномен, а ещё позже и вовсе исчезла из новостных лент, уступив место прочим, претендующим на сенсации, событиям.

Теперь, если её и вспоминали, то только вскользь, не тратя на новый объект, плотно прописавшейся на небосклоне, особо много времени.

Появилась? Светит днём и ночью?

Ну и пусть себе, на земле и, тем более в России, дел и своих хватает.

Так прошло около месяца, после чего, Анна, не особо то и смотревшая телевизор, вдруг, неожиданно для себя, отметила довольно резкое изменение в тональности дикторов всех без исключения каналов.

И прежде всего это касалось их религиозности.

Нет, никакой новой пропаганды, вдобавок к уже привычной, рассказывавшей о небывалом росте экономики и доходах граждан, не появилось. Просто ведущие телеканалов вдруг стали добавлять пассажи о всепрощении и о любви к Богоматери, причём последние, хоть и шли прямо из сердца дикторов, зачастую не имели никакого отношения к теме репортажа. И, что было ещё более странно, чиновники, прежде смотревшие на простой народ сверху вниз, внезапно начали прозревать и прилюдно каяться в своих грехах, что, впрочем, не оказывало ровным счётом никакого действия на имевшую место ситуацию.

Вот и сейчас – покосившись на экран, с которого очередной высокий чин, размазывая по толстым щекам слёзы, искренне клялся в любви к народу и каялся в своих злоупотреблениях, Анна вернулась к своему столу, где её ждала зарплатная ведомость. Тяжело вздохнув – её ставку опять сократили и её доход теперь составлял около трети от минимально разрешённого, она поставила закорючку в нижнем поле, вынужденно соглашаясь хоть с такими крохами. Как жить на это, и как она расскажет об этом дома она не знала – муж, тракторист, переведённый на сделку, получал и того меньше, что делало прежнюю, пусть и весьма скромную зарплату, основным источником дохода её семьи. А теперь? Ну как им, с ребёнком, выжить на пять тысяч?

Вздохнув, она подпёрла щеку рукой и, против воли покосившись в окно, зацепилась взглядом за звёздочку, ярко горевшую на синеве неба.

– Хоть бы и вправду каменюга какая на нас упала! Вот так раз! И отмучались! А то эти, – перевела она взгляд на телевизор, желая высказать чиновнику всё, что думает, но того на экране уже не было. Вместо лоснящегося лица экран демонстрировал скопление людей, заполнивших какую-то площадь и прилегавшие к ней дороги. Заинтересовавшись, Анна приподняла пульт и, включив звук, прислушалась.