Небесный огонь и другие рассказы - Олеся Николаева

А зайдет к ним кто в церковный домик летним временем, а там эта Васса босоногая бегает в ситцевом халатике, хлопочет, банки закручивает: «Ой, — смутится, — что это я как глупенькая…», — стесняется, показывая на голые свои ноги, — так ведь это и смущало многих, и разные вызывало толки. Особенно когда выходят они вместе из церковного домика к машине — в Москву ли ехать, на речку ли, так отец Никифор сперва откроет ключиком дверь Вассину, а как воссядет она там, как на троне торжественном, захлопывает с осторожностью.

Стала эта Васса Фроловна отца Никифора потихонечку подзуживать да подначивать — почему это, мол, старостиха от молебнов дает ему полкопеечки, почему за требы платит малую толику, а за отпевания подает, как милостыню?

А он от нее отшучивается, отмахивается: сама посуди, не монах ли я, обет давал нестяжательности. Другое дело было бы, кабы семейный: не для себя бы просил прибавки… И так далее.

А Васса эта как разгневается — как так, не семейный ты? А дочка моя со внучкой — что, не семья тебе? И в доме у нас живешь, и на «Жигулях» катаешься, а все чужие тебе!

Ну, отец Никифор тоже, конечно, не маленький. Видит — крепко завяз он с этой машиной. И ведь отдал бы ее с превеликой радостью, потому что огромный через нее соблазн и великое искушение. Но вот прилепился он уже к ней — машинке этой малиновой, к рулю крепкому и послушному, словно к какому другу собинному. Полюбил лететь на ней незнамо куда по шоссейкам радостным, настигая любую цель, переключая скорости. Полюбил поддавать газку, дальним светом перемигиваться со встречными, по — хозяйски ее обмывать в прудке придорожном. И ведь денег нет, чтобы эту машинку у Вассы Фроловны попросту выкупить!

Но Васса Фроловна все это уже про себя просчитала — скумекала, приговаривает: «Самое главное — это иметь при себе своего батюшку».

А была у этой Вассы Фроловны еще и сестра родная — тайная монахиня с именем Фотиния, постригли ее по благословению старца Сисоя. И еще одна была сестра, но та вышла замуж за немца преуспевающего и укатила себе в Германию.

А Фотиния, которая монахиня в тайном постриге, — та была помоложе Вассы Фроловны, повиднее, да и пела получше, регентовала в большом московском храме и выходила на середину храма читать Апостол. И стала эта Фотиния к отцу Антонию в лавру наезжать. А что? — тайная монахиня, еще и духовное чадо старца Сисоя, еще и родная сестра прихожанки, сомолитвенницы и помощницы его ближайшего друга. А к тому же Фотиния эта тоже некогда по молитвам старца в Москву из провинции перебралась и даже получила квартирку: за бабулькой ухаживала, та преставилась, а Фотиния там крепко обосновалась и даже приют давала старцу Сисою, когда он приезжал в Москву.

Там он и чад своих принимал, да и сам отец Антоний у него в этой квартирке Фотиньиной бывал не раз и не два. А потом так и повелось: приезжает отец Антоний в Москву по нуждам ли монастыря или сам по себе в отпуск — Фотиния с радостью его к себе приглашает, комнату выделяет: это, говорит, отец Антоний, твоя келейка, никого в нее больше не пущу, вот тебе от квартиры ключ. Туда, бывало, и отец Никифор с Вассой Фроловной в гости приезжали, и отец Антоний с Фотиньей к отцу Никифору на приход ездили на машине Вассы Фроловны. Словом, с одной стороны — монашеское братство, дело чистое, а с другой — мало — помалу образовалась, странно сказать, такая как бы семейственность.

А тут еще и сестрица из Германии привезла наконец сестрам денежки, поддержала их материально. И Фотинья Фроловна возьми да купи на них «Жигули» самые крутые по тем временам, чуть ли не «мокрый асфальт», и завела сладкую песню:

— Отец Антоний, я машину водить не умею, и боюсь я, и не женское это дело, поэтому вот вам доверенность, садитесь‑ка вы за руль и по полной программе пользуйтесь.

И что? Взял отец Антоний эту машину окаянную, все предчувствовал, а взял. Больно хотелось ему прокатиться по родным просторам, к старцу Сисою зарулить, к собратьям в другие монастыри съездить. Нравился ему запах этот бензиновый, шелест шин по асфальту, ветерок в окошко.

Вышла у них с отцом Никифором даже некоторая симметрия: тот монах, и этот монах, тот на машине, и этот на машине, тот с сестрой, и этот с сестрой, у одного — певчая, а у другого — регентша. И только стал он на этом соблазне на колесах разъезжать туда — сюда, тут его Господь и посетил — экземой на ноге отметил. Едет он по дороге, а все тело зудит и чешется, аж глаза на лоб. И у отца Никифора тоже желудочно — кишечные немощи начались, а у сестер, оказывается, — и мигрень, и поджелудочная…

И вот Фотиния Фроловна сообщает им как‑то за чаепитием, да еще в приподнятом и торжественном тоне, что сейчас‑де открыли новый, очень эффективный способ лечения всех болезней методом физического очищения. Наш организм, оказывается, отравлен ядами — химикатами, и они действуют на ткани весьма разрушительно, и поэтому для общего оздоровления необходимо вывести из организма все химически вредоносное. У них многие певчие уже на себе этот метод испробовали, и это им помогло, и сил прибавило, и тонус повысило, и кровь очистило, и теперь даже чтецы, дьякона и батюшки готовы предаться таковому лечению.

— Так что за лечение? — спросил отец Никифор.

— На ночь, накануне лечения, после очистительной клизмы выпить четыре стакана теплой кипяченой воды. Наутро — все повторить. Весь день ничего не есть. На следующее утро выпить столовую ложку оливкового масла и подкрепиться стаканом сока — картофельного, морковного или свекольного.

Капустного тоже можно. Можно, пожалуйста, и сок лопуха, если время года подходящее. Можно щавеля. А можно и сельдерея. И так каждый день. А потом можно смело переходить на яблочное пюре. Экзему, говорят, как рукой снимает!

И что — отец Антоний с отцом Никифором, люди чистые, открытые, ей поверили. На следующий день собрали в лавре вокруг себя близких по духу монахов, страдающих всякими недугами — а монахи всегда чем‑нибудь больны, так им Господь помогает смиряться и бороться с плотскими искушениями, — и поведали им о чудодейственном, хотя и многотрудном методе. Всех привлекла великопостная направленность лечения: полнейшее сыроядение.

Постановили пригласить Фотинию Фроловну в монастырь, а гостиничник даже выделил ей комнатку, и все уже именовали ее не иначе как опытным и тонким врачом, называли «доктор», а кто‑то так даже и «профессор»…

Через несколько дней Фотиния Фроловна прибыла в монастырь вместе со своими грелками, клизмами, соковыжималками и долго инструктировала монахов. Оливковое масло, а также необходимые овощи выделил монастырь. В течение нескольких месяцев продолжался этот очистительный бум, напоминавший какую‑то эпидемию, охватывавшую все новых и новых пациентов. Монахи ходили со странным стеклянным блеском в глазах, с лицами, как бы вовсе отрешенными от действительности, и полушепотом делились своими ощущениями с собратьями. Фотиния Фроловна считалась теперь непререкаемым авторитетом, с ней, бывало, и заискивали, а в голосе ее появились командирские нотки.

А вот Вассе Фроловне в этом раскладе не нашлось места. Тогда она забрала из монастыря отца Никифора, который специально перебрался сюда на время отпуска, чтобы предать организм полному очищению, и велела ему забыть об этом шарлатанском методе своей сестрицы.