Девичий мирок - Элизабет Мид-Смит

– Мне кажется, ты совсем лишилась рассудка, Энни Форест!

На молитве в часовне Энни очень обрадовалась, очутившись возле кроткой Сесиль. Все время у нее не выходили из головы слова Священного Писания.

Перед уроками миссис Виллис пришла в классную комнату. При ее появлении некоторых учениц охватила дрожь. Начальница остановилась около стола учительницы английского, что-то сказала ей вполголоса и затем повернулась к воспитанницам.

– Мне нужно кое-что сказать вам, мисс Драммонд, – сухо начала она. – Прошу вас встать и отвечать мне.

Филлис и Нора побледнели, остальные заговорщицы беспокойно переминались с ноги на ногу. Сьюзи Драммонд надулась и сердито смотрела на начальницу.

– Сестры Брюс были у меня вчера вечером и сообщили, что видели, как вы бежали по большой дороге к деревне. Вам известно, что покидать владения школы без разрешения вы не имеете права. Где же вы были?

Сьюзен растерялась и густо покраснела. Она не была готова к такому вопросу, поэтому солгать ей не удалось.

– Я ходила к старой Бетти.

– К торговке?

– Да, мэм.

– Зачем?

– Я слышала, что она больна.

– В самом деле? Садитесь. Мисс Гуд, потрудитесь позвать садовника.

Сердечки многих учениц учащенно забились. Дверь отворилась, и вошел садовник с корзиной для пикника в руках.

– Майкл, расскажите девочкам, где и как вы нашли корзинку. Встаньте возле меня и говорите громче.

Собравшись с духом, садовник довольно сбивчиво и с длительными паузами поведал, как было дело.

– Хорошо, Майкл, теперь можете идти, – кивнула начальница.

– Недели две тому назад, – продолжала миссис Виллис, когда садовник вышел, – я здесь же обращалась к неизвестной мне ученице, убеждая ее быть честной и снять подозрение с ее подруг. Виновная не захотела сознаться, поэтому пострадали все остальные. Я устала взывать к вашей правдивости, которой не существует, или к вашей чести, от которой не осталось и следа. Сердце мое разрывается от горя, вы приводите меня в отчаяние. В деле с корзинкой многие виноваты, но я уже потеряла надежду узнать истину. В «Лавандовом доме» воцарилась ложь…

Одна из учениц вскрикнула и быстрыми шагами подошла к начальнице.

– Я виновата больше всех! – заявила Энни Форест.

– Энни! – воскликнула начальница с облегчением. – Наконец-то ты образумилась!

– О, я так рада, что могу говорить правду. Прошу вас, накажите меня как можно строже, я больше всех виновата.

– Для чего вам потребовалась корзинка?

– Мы устроили пикник. Это был мой план, и я увлекла остальных.

– Где проходил этот пикник?

– На «волшебном поле».

– Когда?

– В полночь. В ту самую ночь, когда вы уехали в Лондон.

Миссис Виллис провела рукою по лицу. Она была так бледна, что казалось, вот-вот упадет в обморок.

– А я-то доверилась вам, – проговорила она дрожащим голосом. – У тебя были сообщницы в этом безобразии, – помолчав, констатировала она. – Кто они?

– Да, у меня были сообщницы, но зачинщицей была я.

– Назовите остальных, мисс Форест.

Энни подняла глаза на свою воспитательницу, а потом, обернувшись, посмотрела в сторону своего класса.

– О, будет лучше, если они сами скажут…

Филлис и Нора, рыдая, признались, что они тоже участвовали в пикнике и ужасно, ужасно раскаиваются. Ободренные их примером, все преступницы одна за другой покаялись, кроме Сьюзи Драммонд, которая смотрела в пол и упорно молчала.

– Мисс Драммонд, подойдите сюда.

Тон директрисы поразил учениц. Никогда еще она не говорила так резко.

– Я не спрашиваю вас, виновны ли вы в этом проступке, – отчеканила миссис Виллис. – Не спрашиваю потому, что не хочу, чтобы вы обременили свою совесть новой ложью. Я и так знаю, что вы виновны. Путешествие к старой Бетти достаточно свидетельствует против вас.

Сьюзи по-прежнему молчала и смотрела в сторону, а директриса продолжала, обращаясь уже ко всем неудачливым заговорщицам:

– Вы поступили бесчестно, воспользовавшись моим доверием. Я должна подумать и буду просить у Бога указания, как поступить с вами. А пока вы, как недостойные общения с другими ученицами, будете от них отделены. Прошу вас, мисс Гуд, отвести девочек в их комнаты.

Уходя из класса, Энни взглянула начальнице прямо в глаза. Несмотря на приговор, Энни была спокойна, и ее честный, открытый взгляд был отражением прекрасной души.

Вечером того же дня Сесиль Темпл постучалась к миссис Виллис.

– Ах, Сесиль. Я всегда рада видеть тебя, дорогая, но сейчас я очень занята. У тебя что-то важное?

– Я хотела поговорить с вами об Энни, миссис Виллис. Ведь вы ей теперь верите, не правда ли?

– Верю ли я ей? – с горечью проговорила начальница. – Нет, дорогая, ты слишком многого от меня требуешь. Я ей не верю.

– Может быть… – нерешительно продолжала Сесиль, – вы ее не видели с сегодняшнего утра?

– Да, я была занята. Кроме того, виновные изолированы в своих комнатах, и я не желаю их видеть.

– Вы не находите, миссис Виллис, что утром Энни вела себя очень мужественно?

– Мисс Форест действительно говорила с прежней искренностью и не старалась спрятаться за спины своих сообщниц. Только этим она и напомнила мне прежнюю Энни, которую я так любила и которой верила безгранично. Что касается ее якобы мужественного признания, не забывай, Сесиль, что она вынуждена была признаться. Она, как и все остальные, знала, что я добьюсь правды от старой Бетти.

Директриса замолчала, но было ясно, что ее мучает предательство Энни.

– Она обманула мое доверие как раз в мое отсутствие. Провожала меня цветами и милой улыбкой, а в душе лелеяла предательский план. Нет, Сесиль, боюсь, мы ошиблись в Энни. Она совершила много проступков, в которых до сих пор не созналась. Я припоминаю, что проделка с сочинением Доры совершена как раз в ту ночь, когда эти девицы устраивали свой пикник. Конечно, это дело рук Энни. Я старалась побороть сомнение, и мистер Эверад повлиял на меня в этом смысле, но больше я не могу верить. Я вижу, милая, что ты очень этим огорчена, но успокойся: мы не отвернемся от Энни. Мы будем любить ее, несмотря на ее пороки. Бедная девочка! Как горячо я за нее молилась, ведь она была мне как дочь… А теперь, дорогая, иди, мне нужно заниматься.

Расстроенная, Сесиль пошла в рекреационную залу, где по случаю дождя находились все воспитанницы, кроме наказанных. Девочки сидели группами и тихо разговаривали. Никто не узнал бы в них веселых обитательниц «Лавандового дома», такой у них был угнетенный и грустный вид. Смех слышался только на половине малышей.