Звездолеты погибшей империи - Сергей Ястребов

Ангел. Извини, Григорий. Это… личное. Мой план выглядит слишком рискованным, чтобы я с кем–то делил ответственность за него. Но при любом другом варианте — риск еще больше.

Акрополит. Понимаю… Ты рассчитываешь, что они клюнут на отвлекающий удар и направят на Укурмию часть сил с Токугавы?

Стратиотик. Ну, это все–таки маловероятно…

Ангел. Почему? Если Укурмия будет нами захвачена, такое станет достаточно вероятным.

(Молчание.)

Музалон. Ангел, вы можете арестовать меня за нарушение субординации, но я скажу при всех: вы сошли с ума. Вы — второразрядный офицер. У вас нет ни одной серьезной победы. Если не считать героической атаки Мегалополя, конечно. На что вы замахиваетесь? Я поверить не могу, что вы хотите перед решающей операцией так разделить силы.

Ангел. Можете считать меня кем хотите. Но я — ваш командующий. У меня есть полномочия.

Музалон. Ваши полномочия не позволяют менять план штаба Объединенного флота!

Ангел. Позволяют. В чрезвычайной ситуации.

Музалон. Как, интересно, вы определяете ее границы?

Ангел. Любая война — уже чрезвычайная ситуация.

Музалон. Я подам рапорт императору.

Ангел. Пожалуйста, но только после завершения операции… Господа, я вынужден сказать неприятную вещь. В отношении любого офицера, который осмелится в боевой обстановке саботировать мои приказы, я буду действовать строго по уставу. Вы меня понимаете?

Стратиотик. Вы грозите нам расстрелом.

Музалон. Если ваш план приведет к разгрому…

Ангел. Я знаю, что тогда будет. И вы знаете.

(Молчание.)

Ангел. Адмирал Музалон! Лично для вас я сделаю уступку. Если вы категорически против моего плана, я готов пойти на нарушение устава и освободить вас от командования. В этом случае я поведу линкоры к Токугаве сам.

Музалон. Мне надо подумать.

Ангел. У вас есть на это полчаса. Теперь вы, адмирал Макензен. Укурмию защищают три или, если не повезет, четыре линкора из группы флотов «Е». Ваш козырь — естественно, маневренность. С четырьмя линейными крейсерами вы должны сбить их все в первые минуты боя. А идеальный вариант — это чтобы боя, как такового, вообще не было. Займитесь сейчас трассами подхода к цели… там есть «черные зоны», идите по ним — лоцию я уже скинул на ваш комм. Вопросы?

Макензен. Какие линейные крейсера вы у меня забираете?

Ангел. Какие назовете.

Макензен. Берите «Тирпица» и «Шпее».

Ангел. Принято. Еще вопросы?

Фрегаттен–капитан Макс фон Рейхенау, командир ЛКР «Райнхард Шеер». Вопрос у меня.

Ангел. Слушаю, фрегаттен–капитан.

Рейхенау. Разрешено ли нам вести огонь по поверхности планеты? Если, конечно, мы решим, что в этом есть военная необходимость.

(Молчание.)

Ангел. Да. Разрешено. Разумеется, только в самом крайнем случае. Выигрыш войны этого стоит.

— Я не помешаю?

Два офицера, сидевшие в глухом зале за овальным столиком, вскочили и вытянулись.

Адмирал Макензен махнул им рукой, веля садиться.

— Черт–те что, — сказал он. — А, вот кресло… Макс, не сочтите за труд, включите кофейный аппарат.

Белый куб зашумел. Макс фон Рейхенау подставил чашку, протянул ее.

— Завтра, — сказал Макензен, ни на кого ни глядя.

Рейхенау пожал плечами.

— Завтра так завтра. Непонятно, правда, когда он все успел…

— Мне тоже это непонятно, — проворчал Макензен. — Особенно учитывая, что об этом плане не знал даже его начальник штаба… Я уж начинаю верить слухам, что он киборг.

Рейхенау закинул ногу на ногу и покачал носком блестящего ботинка. Обычно даже офицеры носили в походе мягкие боты; но капитан флагманского линейного крейсера пока что считал нужным точно блюсти форму.

— Я не верю в киборгов, — сообщил Рейхенау. — В очень странных людей верю, это да. Интереснее другое. Чего вы ждете от этой операции, Людвиг—Иоганн? Сказать можете?

Второй сидевший на диване офицер с интересом повернул голову — не каждый день услышишь обращение к адмиралу прямо по имени. Но Макензен, похоже, принял это как должное.

— Сначала познакомьте меня с коллегой, Макс, — сказал он.

— О, извините, — сказал Рейхенау. — Это старший лейтенант Котов. Андрей Николаевич. (Молодой офицер встал и поклонился.) Наш навигатор.

Макензен кивнул и, не вставая, протянул старшему лейтенанту руку.

— Простите, — сказал он. — Устал. От нынешней операции я жду, что она кончится провалом и приведет к затягиванию войны. Ангеловский план формально правилен, но он не имеет никакого запаса прочности. Даже старый проект Объединенного флота был все–таки менее авантюрным… Где тонко, там и рвется, знаете такую пословицу? В любом случае, теперь нам теперь остается только честно выполнять этот план. И надеяться на чудо.

Он залпом допил кофе и тяжело поднялся.

— Не вставайте… Я пойду посплю. И вам советую. Шесть часов сна — почти вечность… — с этими словами Макензен удалился, аккуратно закрыв за собой дверь отсека.

Оба офицера посмотрели на пустое кресло.

— Где тонко, там и рвется, — пробормотал старший лейтенант Котов.

Рейхенау остро взглянул на него.

Котов усмехнулся и продекламировал:

— «Отзовись, пожалуйста. Да нет, не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и так. Из огня да в полымя, где тонко, там и рвется, палочка–стукалочка, полушка–четвертак…» Человек, который написал эти стихи, посвятил их своей жене. Они до этого прожили вместе тридцать лет, причем в чужой стране, в эмиграции — было тогда такое слово. В нищете. Но не расстались. И было это почти тысячу лет назад. Самые нежные стихи на свете… Из них я эту пословицу и знаю, собственно.

Рейхенау улыбнулся.

— Из вас никогда не получился бы строевой офицер, Андрей. Не считайте это критикой. Просто у вас не тот склад личности. Кстати, что такое «полушка»?

— По–моему, это какая–то очень мелкая монета.

Рейхенау опять улыбнулся и вдруг откинулся на диване, заложив руки за голову. Грация у него была кошачья.

— Сколько вам лет, Андрей?

— Тридцать один.

— Вы женаты?

Андрей задумался.

— Это… сложная история. Короткий ответ — «нет». К сожалению. Мы… знакомы уже восемь лет. В каком–то смысле мы… одно целое. Причем она так считает тоже. Но… — он запнулся. Черт, как об этом сказать?.. — Бывает так, что из–за чьей–то слабости, или из–за чьей–то ограниченности, или вообще из–за случайностей люди, которым предназначено быть вместе… не оказываются вместе. Я сложно сказал. Но я не знаю, как проще. Я собирался… нет, не буду говорить. Не знаю.