Средневековье в юбке - Екатерина Мишаненкова

Оставим в стороне обычаи других народов и религий, в том числе и сохранившиеся до сих пор (точнее, то, во что они выродились сейчас, потому что изначальный смысл многих обычаев давно забылся, и мы толкуем их в соответствии с современными представлениями).

Поговорим только о средневековой Европе. И прежде чем сказать, проверяли ли действительно простыни на наличие следов крови, и если да, то зачем, давайте представим, что все было так, как описывают в романах. Что кровь нужна была в качестве доказательства девственности невесты, а если ее не было, то…

А действительно, что тогда? Вот некий мужчина — дворянин, горожанин или крестьянин, не важно — женился, брачная ночь прошла, он выносит чистую простыню и негодует, что его жена не девственница. Что дальше? Почему-то об этом никто не задумывается. Рассмотрим варианты.

1) Развод? Как бы не так! Церковь не признавала развода. Вообще, никогда, ни при каких обстоятельствах. Брак являлся нерасторжимым. Как я уже писала, его можно было признать недействительным, но уж никак не по причине недевственности невесты. Более того, признавая, что секс был (а иначе как муж проверил, что жена не девственница?), мужчина сразу лишал себя самой надежной причины для признания брака недействительным — после консумации брака отыграть назад было уже почти невозможно.

2) Убить «негодяйку»? Тем более невозможно. Какими бы жестокими средневековые законы ни были, они все же существовали, и убийство было уголовным преступлением.

3) Отослать ее родителям? Можно, но что это даст? Жениться снова нельзя, а приданое, ради которого большинство и женились, придется отдать. Приданое давали только вместе с невестой.

4) Обратиться за справедливостью к церкви? Тоже можно. Женщине назначат покаяние, может быть, штраф (из семейного бюджета), а потом вернут мужу с рекомендацией простить и жить долго и счастливо. Потому что брак нерасторжим.

Ситуация проигрышная для мужчины со всех сторон. Сообщив всем, что жена не была девственницей, он добился бы только того, что выставил бы себя на посмешище перед соседями и приобрел бы врагов в лице родственников жены, не говоря уж о ней самой.

Возникают два вопроса: так проверяли ли в Средние века кровь на простыне после первой брачной ночи, и если да, то зачем это делали?

Ответ на первый вопрос: да, проверяли. Где-то даже вывешивали эту простыню на всеобщее обозрение.

Ответ на второй вопрос тоже на удивление прост: для того, чтобы брак нельзя было расторгнуть.

В Средневековье женились в основном по расчету. Ради земель, связей, денег или хотя бы для того, чтобы привести в дом хорошую работницу. Причем именно брачный договор был самым надежным — любой другой можно было расторгнуть, но брак заключался навсегда, и гарантией этого выступала великая сила — католическая церковь. Но обстоятельства могли измениться, и одна из сторон или кто-то третий мог попытаться признать брак недействительным. Самым простым способом это сделать было привести доказательство того, что между супругами не было секса, то есть брак не был завершен, консумирован, следовательно, не считался действительным. И этому не могло помешать даже наличие детей — почему бы не заявить, что их отец кто-то другой.

Утренняя кровь на простыне выступала гарантией того, что брак свершен. Предъявляя простыню со следами крови, оба супруга как бы расписывались в том, что они оба признают свой брак свершившимся и пути назад уже нет. Кровь на простыне подтверждала, что брак состоялся, и лишала родню невесты возможности в будущем аннулировать брак по причине несостоятельности супруга.

Поэтому так любимые романистками истории о том, как влюбленные сначала падают друг другу в объятия до свадьбы, а потом после венчания молодой супруг вынужден порезать себе руку, чтобы имитировать кровь на простыне, — на удивление жизненные. Учитывая, что по статистике треть женщин при дефлорации обходится почти или совсем без крови, скорее всего, так и приходилось поступать.

Согласие, как мы выяснили, считалось обязательным. Но давала его невеста слушаясь родителей или из любви к жениху? Вообще, была ли любовь в Средние века? И бывали ли браки по любви?

Трубадуры и менестрели дружно утверждали, что любовь была и она играла большую роль в жизни людей, — их тексты полны любовного томления, сексуальности и высоких чувств, то есть всего спектра любовных переживаний и отношений. В средневековых романах влюбленные умирают ради любви, гибнут, не в силах преодолеть преступную любовь, как Тристан и Изольда или Ланселот и Гиневра, а иногда даже живут счастливо, пусть и недолго, как Лоэнгрин и Эльза или Ивейн и Лодина.

Любовь пропагандировала и церковь, хотя многим современным людям это может показаться удивительным. Религиозное ханжество, характерное для церкви Нового времени, для многих из нас выглядит гораздо привычнее — это результат воздействия современной массовой культуры. Между тем средневековая литература чаще ругала священников вовсе не за излишнее ханжество, а наоборот, за излишнюю подверженность обычным мирским грехам.

Ну а что касается любви, то отцы церкви не просто рекомендовали вступать в брак по любви, но и вменяли это добрым христианам чуть ли не в обязанность. Жену и мужа следовало любить, невзирая ни на что. Если супруга/супругу выбрали родители или у брака была какая-то деловая цель, это ничего не меняло — все равно его следовало полюбить.

Как и в случаях с обетом безбрачия, для брака и объяснения необходимости супружеской любви проводились религиозные параллели. Понятно, что Христос не был женат, но это в земной жизни, а в своем божественном состоянии он, как объясняли богословы, был женат на святой церкви. И создана она была почти так же, как женщина — если Еву Бог создал из ребра Адама, то христианская церковь родилась из крови Спасителя, когда ему на кресте пронзили ребро копьем. Поэтому у Христа женой была церковь, а у обычного человека, потомка Адама — женщина, наследница Евы, и любить ее следовало так же, как Христос любит церковь, то есть безоговорочно, вечно, заботливо. Кроме того, из этих рассуждений о ребрах выросла еще одна важная мысль — что жена для мужа не отдельный человек, а часть его, как бы вернувшееся назад ребро, и относиться к ней надо бережно, как к своему собственному телу.

А Милла Коскинен приводит в пример теолога второй половины XII века Томаса Чобемского, который писал: «в замужестве мужчина отдает свое тело женщине, а она ему — свое. Кроме души, ничто не может быть более драгоценно под этим небом». Проповедник-доминиканец Жерар де Майли говорил о том, что муж и жена должны разделять любовь, глубоко укоренившуюся в их сердцах (intime vel interna cordium dilectione), а Гуго Сен-Викторский, еще один теолог XII века, подчеркивал, что любовь (dilectio) между супругами лежит в основе супружеского таинства, которое является любовью душ.