Сети - Пол А. Тот

– Уезжаю в Норвегию, – сказал Альберт.

– Что? – прокричал отец. – Разве я тебе не советовал прекратить разговаривать с самим собой?

– Угу, только я уезжаю в Норвегию.

– Потрясающе. – Отец направил в небо двенадцатый залп. – Теперь где-нибудь спрячемся.

Инга с Анной, выйдя из ресторана, сидели на капоте автомобиля Анны.

– Альберт намного старше меня, – сказала Инга.

– Господи, ты все о том же? Альберт, Альберт, Альберт… Мне осточертело это хреново имя.

– Он все-таки забавный. У него есть хорошие американские качества вместе с плохими. Иногда он жутко глупый. Наверно, думает, будто сейчас тут зима. Путает Норвегию с Северным полюсом. Вечно толкует про пингвинов. Я ему говорю: «Альберт, у нас нет пингвинов». Потом рассуждает об иглу. Я ему говорю: «Альберт, у нас нет эскимосов». По-моему, он так долго прожил в Калифорнии, что думает, будто в любом другом месте зима. Не знаю, Анна. Не могу разобраться в собственных чувствах.

– А я могу. Ты его снова примешь. Заразишь им Норвегию. Только этого нам не хватало. Пингвины? Ты ему не рассказывала, что у нас есть пингвины в океанариуме? Или он даже не знает, что у нас есть океанариумы?

– Может, мне надо подальше уехать, чтоб ему было еще труднее меня отыскать. Это кое-что доказало бы, правда? Могу уехать туда, где пингвины есть. Тогда он будет счастлив, видя сплошной снег и лед. И меня.

– Лучше бы ты сама сейчас стала пингвином.

Я бы тебе клюв заклеила липкой лентой.

– Не надо так злиться, Анна. По-моему, ты ревнуешь.

– Угу, ревную тебя к твоему алкоголику.

– Что ж, – сказала Инга, – наверно, ты права. Я его снова приму, но только если он сюда приедет. И подстрижется. А то на Иисуса похож. Это губит секс.

Вспомнив, в конце концов, одну строчку, Фиппс воздел руку к небу, как бы произнося клятву в церкви:

– Земле свободы…

Он держал ноту. Она трепетала в воздухе.

А потом опрокинулся на спину. Микрофон выпал из рук.

Морис затаил дыхание, когда Шейла обнажила плечо в мерцающем свете.

– Что это? – спросил он, дотронувшись до рубца у нее на спине.

– Это…

Она повернулась, он прижал ее к себе.

– Поэтому ты неважно себя чувствовала?

– Солнце, – сказала она.

– Все будет хорошо?

– Нет. Слишком поздно. Может быть, несколько месяцев. В лучшем случае.

– Но что это?

– Рак кожи. Я слишком его запустила. Никогда не видела в зеркале.

Он посмотрел в небо. Что делать – бежать, кричать, вопить, чтобы они остановились? Какое это теперь имеет значение? Сердце разрывается. Невозможно дышать.

Она удержала его за руку:

– Не уходи.

– Я…

Отец подмигнул сыновьям и приготовился пускать последний залп.

Никто этого не заметил.

Тринадцатый залп взлетел к Большой Медведице, помедлил, нырнул носом к библиотеке, крутясь, как торпеда во сне Рея Пуласки. Пуласки вернулся к жизни, застав его на грани взрыва. И пробежал бегом всю дорогу до автобуса. Автобус отправлялся лишь утром, но все-таки отправлялся. Впервые в жизни оказал ему услугу.

Контрабасист, не нащупав пульса, бросил руку Фиппса и, оглянувшись, увидел библиотеку в оранжевом огне.

– Мертв, – сказал он Адриане.

От взрыва разлетелись окна северо-восточного крыла библиотеки. Огонь лизнул книги, пересохшие страницы вспыхивали, как табачные листья.

– Не двигайся, – сказала Шейла. – Просто держи меня.

Он вспомнил проклятие: «Молим Тебя, Господь, благословить это место…»

Он не сможет ее спасти. Сможет ли еще спасти город, стать великим человеком, пока не слишком поздно? Но она обнимала его слишком крепко, сердце у него болело, руки огнем горели – по крайней мере, так ему казалось.

Отец оглядел дрожавших сыновей:

– Все в порядке, ребята. Давайте теперь убираться отсюда ко всем чертям.

Схватил их за руки и побежал.

Огонь проник в самое сердце полок. Вскоре охватил стол библиотекарши, и на фотографических изображениях Норвегии стало так жарко, как во всей Скандинавии никогда еще не бывало.

– Где, черт возьми, пожарные машины?! – заорал мэр. – Мерси горит!

– У нас всего одна машина, – сказал начальник пожарной охраны. – Надо куда-нибудь позвонить.

– Куда? – спросил мэр, отмахиваясь от дыма. – Куда, черт побери?

– Проклятие, откуда я знаю? В Сан-Франциско.

– В Сан-Франциско? Оттуда не один час езды, твою мать!

Менеджер поспешно тащил Адриану к лимузину.

– Он, наконец, получил, что хотел, – сказал он, когда автомобиль сорвался с места. – Постоянно напрашивался и напрашивался.

Добравшись до своей машины, Альберт отыскал сотовый телефон. Это был единственный способ, с помощью которого он ни разу не пробовал связаться с Ингой, ибо Инга всегда говорила, что Анна ненавидит все американское, и он никогда, никогда не должен набирать записанный на бумажке номер экстренной связи, разве что будет на грани смерти.

– Это Альберт, – сказала Анна, протягивая телефон Инге. – Я слышу взрывы.

Когда огонь дошел до фабрики, где взорвались цистерны с горючим, библиотекарша увидела, что центр города превратился в сплошное пламя.

– Получили, что хотели, – сказала она. – Рассказывали сами себе сказку, которая, в конце концов, стала былью.

Белоснежный кот смотрел на горящий Мерси. По крайней мере, больше не придется толкать лапой стеклянную дверь, чтоб выйти на свободу.

В букваре меланомы Шейлы «А» означало асимметрию, «Б» – боковую неправильность, «В» – видоизменение цвета. Меланоциты[46]без ее ведома много лет вызывали меланхолию и страдания. Винить их не в чем. Они просто хотели придать ей загар, только перестарались.

Если бы она позировала для портрета обнаженной, заметил бы Морис зловещее пятно? Вряд ли, потому что всегда видел лишь общую форму, не обращая внимания ни на какие детали, кроме улыбки в тени. В той тени биология творила свою черную магию.

В патологическом заключении отмечено значительное уплотнение, поражение близлежащих лимфатических узлов. Их удалили, но болезнь проникла глубже. Врачи признали иммунотерапию бесполезной – она лишь доставит ей лишние тяготы.