Мир, который сгинул - Ник Харкуэй

Мистер Хер – сухонький, похожий на крысу сморчок. Уши громоздятся на розовом спутнике его головы как солнечные батареи; начальник явно какое-то время вращался на здешней орбите, поскольку комнату заполняет его неповторимый дух. Мистер Хер пахнет льном, мятой и мокрым чиновником мужеского пола; впрочем, он не из тех, чьи подмышки испускают крепкий горчичный газ, так что запах весьма неожиданный, но не тошнотворный.

Мистер Хер указывает мне на стул и с любопытством подается вперед. Я вынужден слегка тряхнуть головой, дабы отогнать мысли о землеройках и не ляпнуть что-нибудь глупое или (это куда критичней) свидетельствующее о моей нетрудоспособности. К. Т. Хер спрашивает, с какой целью я пришел, и я отвечаю, что хочу работать.

– Но не у нас же, любезный! – удивляется он.

Напротив, именно об этом я мечтал всю жизнь.

– Вам известно, чем мы тут занимаемся?

Каверзный вопрос. Либо ответ настолько очевиден, что не нуждается в пояснениях, либо это строжайшая тайна, однако ни в одном из справочников, которые я пролистал в поисках имени и координат Криспена Хера, не говорится, чем ведает его управление.

– Если рассудить здраво, – здраво и рассудительно отвечаю я, – это одно из важнейших государственных ведомств.

– О да, разумеется, – с довольным видом отвечает Криспен Хер, – но что вас к нам привело? Немногие, – с грустью замечает он, – вообще догадываются о нашем существовании. Это необходимо и все же печально.

Понятия не имею, что должно было меня привести, однако желания распространяться об этих сомнительных тропах у меня тоже нет, посему я соглашаюсь с досадной необходимостью и благополучно увиливаю от ответа. С каждым таким маневром вид у Криспена Хера становится все печальнее и изможденнее, и каждый мой неответ приводит к очередному каверзному вопросу. В конце концов начальник управления поднимает руку, и я с абсолютной ясностью понимаю, что меня вскрыли, как канталупу; вопрос только в том, смилостивится он или вышвырнет меня за дверь, не пожалев моего лживого изворотливого зада.

Криспен Хер оценивает положение и испускает протяжный вздох.

– Извините, – говорит он, – но мне кажется, вы явились сюда лишь потому, что вам некуда пойти. Кто-то не оставил вам выбора. – Он кивает сам себе, и мне приходит на ум, что его голова-спутник – не из тех, что передают телефонные звонки из Эстонии в Кашмир. Нет, такие могут прямо из космоса сфотографировать ваши волосяные луковицы или прочитать вашу почту. К. Т. Хера не проймешь словесной импровизацией и фирменной Гонзовой улыбкой.

– К вашим бумагам идет приложение, – произносит К. Т. Хер из-за уютно захламленного стола. – Полагаю, остальные работодатели даже разговаривать с вами не стали. – Он смотрит на меня внимательно и благосклонно. – Или беседовали о чем угодно, только не о работе. Несмотря на ваши роскошные увертки, рискну предположить, что вы не имеете никакого понятия о роде нашей деятельности. Хотя ваше усердие похвально. – На этих словах я едва не начинаю рыдать, но у меня хватает сил на мужественный кивок, означающий, что сам я ни в чем не виноват, однако молча несу свой крест и не жду, что справедливость восторжествует. Криспен Хер открывает картонную папку и внимательно изучает единственный листок, который там лежит. Это занимает у него совсем немного времени. Он читает еще раз – на всякий случай – и пожимает плечами.

– Хотите взглянуть?

Криспен Хер пододвигает папку ко мне.

Несколько вариантов действий приходит мне на ум, большая часть которых – не варианты вовсе. О том, чтобы заорать и прибить Криспена Хера тяжелым степлером, не может быть и речи. Равно как и о том, чтобы облобызать его руки, поклясться отдать первую дочь ему в служанки, а первого сына – в подставки для ног. Вариантов только два: взять папку и узнать, почему меня не берут на работу, или броситься наутек, а всю оставшуюся жизнь мыть окна и гадать. К последнему я склоняюсь сильнее, чем вы думаете. Белая страница повергает меня в ужас; я опускаю глаза, дабы проникнуться ее магией, и тут понимаю, что уже все увидел.

«НАПРАВИТЬ К ДЖОРДЖУ ЛУРДЕСУ КОПСЕНУ», – гласит надпись крупным шрифтом. А далее приписка неровным почерком Лидиного папы: «Статист. Присылайте, если кливер ничего». Последнее из морской терминологии. Кливер – это косой парус, идущий от мачты к бушприту корабля. Он определяет характер судна, то есть манеру человека держать себя, и с большой натяжкой можно предположить, что под кливером имелся в виду нос. Мне кажется маловероятным, что Джорджа Копсена всерьез интересует строение моего носа. Будучи обладателем первоклассного эпикантуса, он отлично понимает, что о душевной организации человека нельзя судить по его внешности. Скорее, этими словами он предоставил Криспену Херу самому решать, гожусь я или нет, и теперь мое будущее в руках человека, которого я только что напрасно пытался одурачить. Он сразу раскусил мой убогий подхалимаж, у него нет причин меня любить, мало того, я тайком сравнил его с геостационарной землеройкой. К. Т. Хер позволяет своему могучему разуму на миг проявиться на уродливом добродушном лице и, прямо как мастер У много лет назад, видит во мне что-то хорошее.

– Статист, – произносит он тоном Евангелистки, разглагольствующей о сжигании крестов. – Известно ли тебе, кто это?

Нет, неизвестно.

– Идем.

Криспен Хер встает из-за стола и ведет меня по коридорам к точно такой же двери, за которой сидит человек по фамилии Понт. У Понта нет имени и должности, на маленькой табличке значится только «ПОНТ» заглавными буквами. А может, это его титул? Персона Очень Необычного Таланта. Политический Организатор Неясных Течений. Пингвино-обходчик Новых Территорий. Последнее маловероятно, но хотя бы объясняет, почему вся стена в его кабинете увешана графиками и таблицами. Я ищу взглядом признаки арктической фауны и образцы ворвани, когда Криспен Хер заговаривает:

– Понт, предлагаю тебе беседу сократического характера с завершением в виде короткого экскурса.

– О, давай! – храбро отвечает Понт и, отложив какие-то бумаги, читаемые в увеселительных целях, всем своим видом показывает, что навострил уши. Понт, как и мой новый друг Криспен Хер, похож на маленькое млекопитающее, только ночное. Понт моргает, потирает нос кулаком и всячески изъявляет готовность к беседе. Криспен Хер прислоняется к стене и начинает:

– Гоббс [философ и политолог, а не симпатичный мультяшный тигр] считал войну естественным первобытным состоянием человечества. Что скажешь ты?

– Что он был унылый старпер, двинутый на идее сильного правительства.

– Понт…

– Ладно-ладно. Скажем, его позиция небезосновательна. Продолжай.

– Замечательно. Таким образом, наипервейшей целью созданного государства было не дать людям убивать друг друга. Верно?

– Хннглммфммпф.

– Предположим, это означает «да». Но скажи мне, разве по природе своей правители отличаются от тех, кем правят?

– Да, они порочные спесивые извращенцы. И вообще, от власти сносит крышу.