Сон без пробуждения - Наталия Антонова

– Всенепременно, – усмехнулся Савельев.

Они расстались, довольные друг другом.

– Что ни говори, – думал каждый, сидя за рулем автомобиля, – а старый надежный друг в наше нестабильное время дорогого стоит.

Когда Морис вернулся в особняк, было уже темно. Поземка неспеша, но настойчиво заметала дорогу. По всему было видно, что скоро снова разыграется метель.

Морис поставил автомобиль в гараж и, войдя в дом, поднялся в свою комнату.

Ему захотелось побыть одному. Взяв в руки один из томов толкового словаря Даля, Морис уселся в кресло, открыл заложенную страницу и углубился в чтение. Это всегда успокаивало его.

Миндаугасу вспомнилось, что Мирослава всегда хохотала до слез, когда кто-то говорил о загадочности русской души.

Волгина была уверена, что у каждой души – своя загадка, и не важно, русская это душа, литовская, английская или монгольская – каждая загадочна по-своему.

Вот, кстати, и словарь живого великого русского языка составил не русак по крови: Владимир Иванович Даль по отцу – датчанин, по матери – немец…

Скорее всего, Волгина права, у каждого из нас своя загадка… – подумал Миндаугас.

С Мирославой они встретились за вечерним чаем. Только вспомнили о Наполеонове, как зазвонил телефон.

Мирослава сняла трубку, – детективное агентство «Мирослава» слушает.

– Привет. Это Шура.

– Мы как раз о тебе вспоминали.

– Польщен, – хмыкнул Наполеонов.

– Ты когда подъедешь?

– Тут такое дело… – замялся Наполеонов.

– Говори, не тяни.

– Раньше двенадцати не доберусь.

– Приезжай, когда сможешь.

– Правда?! – явно обрадовался Наполеонов.

– Шура! Ты не исправим!

– Ага, – согласился Наполеонов, – но я не виноват, работа такая.

– Нечего жаловаться на полицейские будни, сам работу выбирал.

Шура вздохнул и собрался еще что-то сказать, но Волгина положила трубку.

Наполеонов послушал короткие гудки и пробурчал, – еще неизвестно, кто из нас неисправим.

– Товарищ следователь, – в кабинет влетел молодой лейтенант.

– Иду, иду, – отозвался Шура, бросил трубку на аппарат, закрыл за собой дверь и спустился вниз.

Метель набирала силу.

– Ну и погодка! Нелегкая бы ее взяла! – Шура забрался в автомобиль и включил дворники.

– Шура приедет поздно, – сказала Мирослава.

– Да, я догадался.

– А я собиралась сегодня лечь пораньше, – обронила Мирослава.

– Ничего страшного, ложитесь. А я дождусь Наполеонова. Надо будет его хотя бы чаем напоить. Как он доберется ночью по такой дороге?

– Завтра мы договорились отправиться с утра к Замятиным, – сказала Мирослава.

– Вам что-нибудь пришло в голову?

– Да. Мне, кажется, что завтра или в ближайшее время все разъяснится.

– А что будем делать с Харитоновым? – спросил Миндаугас.

– Откажем, – отрезала Мирослава.

Харитонов – предприниматель из области просил проследить за его женой. Он был уверен, что у супруги имеется любовник, и жаждал доказательств, суля агентству золотые горы.

Но Мирослава принципиально не бралась за подобные дела и никакие деньги не могли ее соблазнить.

– Я уже несколько раз отвечал ему отказом, однако господин Харитонов русского языка не понимает, – фыркнул Морис.

– Когда позвонит еще, переключи на меня, я сама с ним поговорю.

– Хорошо.

В одиннадцать Мирослава поднялась к себе в спальню и едва коснувшись головой подушки, заснула. Дон забрался на постель и растянулся поверх одеяла.

Его сладостное мурлыканье навевало Мирославе безмятежные сны.

Детективу снилась весна… Молодая светло-зеленая трава, голубое, без единого облачка небо и долговязый мальчишка, гоняющий белых голубей…

Сны порой бывают странными и необъяснимыми, и все-таки, углубившись в глубины подсознания, можно было предположить, что весна снилась Мирославе потому, что она ее ждала, а голубей навеяло мурлыканье кота. Что же касается долговязого мальчишки, то он был удивительно похож на двоюродного деда Мирославы в ранней юности… Голубями он увлекался до глубокой старости и в восемьдесят по-мальчишески лихо взбирался на свою голубятню.

Часы пробили двенадцать, когда Морис положил в камин еще несколько поленьев.

За окном бушевала настоящая вьюга. Невидимый ветер швырял в стены дома пригоршни снега и угрожающе завывал под окнами.

Было полпервого, когда Шура, усталый и мучимый угрызениями совести, добрался до дома Волгиной.

Заводя «Волгу» в гараж, Шура на чем свет стоит клял причуды небесной канцелярии.

Морис вышел его встречать.

– Я помогу тебе.

– Да, пожалуйста.

Когда они вошли в дом, Шура, тяжело вздыхая, спросил, – где Мирослава?

– Спит.

– А…

– Шура, ужин на кухне. Отбивные на сковороде. Чай горячий. Коньяк на столе и торт тоже, – Морис улыбнулся. – Оставляю тебя, Наполеонов, наедине с наполеоном.

– А ты?

– Извини, я спать.

– Ладно. Спасибо, что встретил. Я немного согреюсь и тоже лягу.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

Шура, не раздумывая ни минуты, первым делом залез под горячий душ и только потом набросился на еду. Голоден он был, как волк.

Но, вообще-то, на аппетит Наполеонов никогда не жаловался.

Он выпил рюмку коньяка и больше не стал. Пить в одиночестве Шура не любил. Зато отбивные, что называется, проглотил, а потом налил себе чаю и любимым наполеоном наслаждался, едва ли не мурлыча от удовольствия.

Было тепло и тихо. Непогода за окном вскоре стала казаться разомлевшему от еды и тепла капитану Наполеонову нереальной.

Его клонило в сон. Шура выпил еще одну чашку чаю, выключил свет и поднялся в комнату, которая считалась его, чтобы тотчас свалиться в постель.

Наполеонову тоже снилась весна. Он видел во сне, как его мама, Софья Марковна, готовит салат из свежих огурцов с укропом и петрушкой. Белый майонез растекался в глубине салатницы…

Софья Марковна улыбалась сыну, – Шурочка, тетя Рая уехала…

– Ура! – собрался воскликнуть Наполеонов, но сон переместился в иную плоскость, и что-то другое замелькало разноцветным калейдоскопом…

Метель неожиданно стихла. В небе появилась полная луна. Ее холодный серебряный свет падал на заснеженный сад. Раскидистые ветви деревьев сгибались под тяжестью снега.