Романовы. Запретная любовь в мемуарах фрейлин - Игорь Оболенский

И грустным, как дождливая осень.

Пламень свечей тебя укрывал

Своим взорванным и дрожащим мерцаньем,

Но лица твоего знакомый овал

Тайной бледностью ярче его сиял.

Древнего собора купол и стены

Светились вдалеке горением свечи,

Аромат роз нежных струился, как песня,

Наполняя молитвой траур ночи.

Бесценная Мери, я слышал за дверью

Той далекой церкви клятву твою,

Венчанье то было? Нет, я не верю —

Поминки справлялись по той, что люблю!

(перевод И. Оболенского)

Споры о том, кто же стал героиней одного из самых известных стихотворений Табидзе, не утихают по сей день. Сама Мери в письме Папуне Церетели пишет: «Галактиона Табидзе я лично не знала, венчалась я в Кутаиси 20 сентября 1918 года к вечеру, но было еще светло и погода была хорошая. Вот все сведения, которые я могу Вам дать».

Но, видимо, они все же были знакомы. В издании стихов Табидзе 1923 года есть стихотворение, в котором он описывает, как на коре дерева начертал: «Мери Шарвашидзе».

А друг Галактиона рассказывал, что в Кутаиси они часто видели Мэри. В один из дней Табидзе даже принес знаменитому художнику Ладо Гудиашвили фото Мери, с которого попросил написать ее портрет. Гудиашвили заказ исполнил. Правда, его манера Галактиону не понравилась.

Шарвашидзе так и не смогла понять, почему всех так волнует, кому же на самом деле посвятил свои стихи Табидзе. «Разве не достаточно того, что это просто гениальные стихи?!»

Хотя, судя по всему, подобные обсуждения были ей приятны. В одном из писем княжне Дадиани она пишет:

«Моя дорогая Бабошка, ты не можешь себе представить, какое удовольствие мне доставило твое письмо и сознание, что ты с такой любовью заботишься о моей славе. С появлением стихотворения „Мери“ (название Шарвашидзе написала по-грузински, тогда как всю остальную переписку вела на русском языке. — Прим. И. О.) мне в то время все говорили, что Табидзе эти стихи посвятил мне. Не знаю, лично мне он не передавал. Мечтаю, когда это будет возможно, приехать на родину, чтоб вас всех повидать, обнять всех, всех моих близких и обо всем поговорить…»

…Но в Грузию Шарвашидзе больше так никогда и не приезжала — не хотела ехать через Москву. Говорила: «Почему я не могу прямо из Парижа ехать в Тбилиси и мне нужно ехать через коммунистическую Россию?! Пока там коммунисты, не поеду». Такое отношение было у всех эмигрантов. Тех же, кто все-таки ездил в Грузию, потом ругали: «Ты предал наши принципы!»

Но Мери, конечно, скучала по родине, переживала, у нее была настоящая ностальгия. В письмах знакомым она постоянно задает вопрос — как там Грузия? На ее прикроватном столике всегда лежала книга Руставели «Витязь в тигровой шкуре», из которой она многое знала наизусть.

…Мери Шарвашидзе умерла в 1986 году в возрасте 97 лет. До последнего дня она сохранила ясность ума и была по-прежнему прекрасна. Когда ее спрашивали, как ей удается так хорошо выглядеть, княгиня отвечала: «После 1921 года я ни разу не улыбнулась».

Похоронили Мери Шарвашидзе на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Приложение № 5

В старом доме на Садовой-Каретной улице, что неподалеку от Концертного зала им. Чайковского, в конце прошлого века жил невзрачный с виду старичок Сергей Михайлович. Мы оказались соседями: квартира, которую я тогда снимал, находилась рядом с его — на одной лестничной клетке. Выполнив пару раз какие-то необременительные поручения, я получил приглашение в гости, где впервые в жизни увидел… машину времени, которой оказалась его небольшая двухкомнатная квартирка. Все стены того уютного жилища — от пола до потолка — были увешаны пожелтевшими черно-белыми фотографиями. С одной из них смотрела стройная благородная дама с оголенным животиком, прикрытым огромными жемчужными бусами. Ее пышную прическу поддерживал платиновый обруч, тонкие руки в золотых браслетах были приподняты и, заложенные за голову, словно обнимали красавицу.

Поймав мой взгляд, Сергей Михайлович улыбнулся: «Это Матильда Феликсовна. Не узнаете?» Ну откуда я мог узнать по фотографии знаменитейшую Матильду Кшесинскую? «Я ведь был знаком с ней, — продолжал сосед. — Вы, наверное, думаете, что я выжил из ума и собираюсь рассказать о мамонтах, на которых ездил на охоту? А ведь ее, — старик вплотную подошел к портрету и коснулся рамки, — не стало всего двадцать с небольшим лет назад. Матильда Феликсовна не дожила всего несколько месяцев до своего столетия и до последнего дня находилась, что называется, в здравом уме и трезвой памяти. Я познакомился с ней в 1958-м, когда труппа Большого театра ездила на гастроли в Париж. Это была моя первая поездка за границу. Перед отъездом нас долго инструктировали о возможных провокациях и недопустимости общения с представителями белой эмиграции. Но я молодой был, самонадеянный и не побоялся заговорить после одного из выступлений с женщиной, которая, прислонившись к стене „Гранд-опера“, почти в голос рыдала, что-то приговаривая по-русски. Конечно, я поначалу не понял, кто передо мной. Но когда услышал адрес, продиктованный странной парижанкой водителю авто, до которого я ее проводил, то на мгновение потерял дар речи. Сами представьте: на дворе 1958 год, у нас Хрущев с Мавзолея Ленина рукой машет, а тут на полном серьезе просят довезти до дома: 16-й округ, особняк Матильды Кшесинской. Ну а когда женщина назвалась Матильдой Феликсовной, мои губы сами потянулись к ее руке. В фильмах-то видел, как обращались с почтенными дамами в царское время».

— Вы что, и дома у нее были? — не поверил я.

— Ну не упускать же такую возможность. Нашим, конечно, ничего говорить не стал. Но на следующий день отправился по записанному на клочке бумаги адресу. Я ведь бывал в доме Кшесинской в Ленинграде. Не у нее самой, конечно, а в музее. В ее питерском особняке располагался музей: в 1917 г. там какое-то время Ленин с Крупской жили, Коллонтай работала. Я, кстати, рассказал об этом Матильде Феликсовне. Она сразу погрустнела: «Если бы не этот дом, Сергей, может быть, был бы жив». «Ваш муж?» — спросил я. «Да вы ничего не знаете, — неожиданно улыбнулась хозяйка дома. — Хотя все правильно, мне говорили, что упоминать мое имя в России до сих пор небезопасно. Нет, ваш тезка не был мне мужем. Великий князь Сергей Михайлович до конца своих дней оставался моим самым близким другом…»

Матильда Феликсовна позвонила в небольшой медный колокольчик, вызвала прислугу и попросила принести чай. «Или, может быть, вина? — обратилась она ко мне. — Хотя правильно, что перед выступлениями вы не пьете. Я в день спектакля вообще ничего не ела. Оставалась до полудня в постели и не позволяла себе даже глоточка воды. Вам это действительно интересно? Ну что ж, мне есть что вспомнить. Особенно сейчас, когда сказка, которой была вся моя жизнь, закончилась после смерти моего благоверного — великого князя Андрея Владимировича. Вы, кстати, знаете, что перед вами — светлейшая княгиня Романовская-Красинская? Эту фамилию и титул мне даровали после бракосочетания с Андреем. Мы вместе с ним и моим сыном уехали из России в 1920-м, а через год обвенчались в русской церкви в Каннах.