Седьмая Луна. Декамерон - Андрей Коробов

class="p1">Знающие поговаривали, что в этом районе цвел и пах сбыт живых товаров. Торговали экзотическими животными. Людьми. Любыми. Даже местными светлоликими, которых похитили в других краях. А также расами второго сорта. На любой вкус.

Зачем клиенту невольничья душа — вопрос вторичный.

Для плотских утех, полевых работ или из соображений евгеники — всегда пожалуйста. Были бы деньги.

Можно целиком. А можно — и по частям. В конце концов, медицина Востока продвинулась куда дальше. И если местные врачи с магами-целителями не могли нарастить новую почку, здесь её могли пересадить, вырезав здоровую у раба.

Плюс клиент, который до конца жизни будет ходить за снадобьями, чтоб организм не отторг чужеродный орган.

Более того, в подпольных заведениях устраивали настоящие представления на любой вкус и цвет. С участием невольников. Их жизни выкупали. А работники сомнительных клубов — делали с ними публично всё, что скажут заказчики. Как правило, рабы отправлялись к праотцам в течение ночи.

Жестокий, омерзительный промысел. Но и оплата соответствующая. В сравнении с тем, что происходило в этом районе, обыкновенные пороки босяков и трудяг — просто детский лепет.

— Куда-то не туда меня занесло, — подозревал Флэй.

Тут он чувствовал себя неуютно. И на то были веские причины.

Одни на Барахолке совершали удачные сделки, другие лишались кошельков, если не вовсе жизни. Всё потому, что местная шпана здесь кружила денно и нощно, как вороньё. Зайдёшь не в тот переулок — и обратно не выйдешь.

В трущобах гнездились большими семьями. Несколько поколений — под одной крышей. Когда как первые переселенцы приезжали за длинным сольдо и были готовы поступиться многим ради лучшей жизни вне каст и суровых религиозных законов, то все последующие планомерно постигал глубокий кризис самоидентичности.

Дети иммигрантов — уже не люди Востока, но ещё не часть Равновесного Мира. Им попросту не дано влиться в общество гармонистов. Не в последнюю очередь из-за ксенофобии последних. Они прикованы к социальному дну из-за отличающейся культуры, цвета кожи, языка, нравов и глухости к чужим правилам.

Это огрубляет, ожесточает и злит.

Выходцы со стран за Экватором сбиваются в банды. Живут одним днём, потроша неловких, истинных господ Города, что зашли на Барахолку.

Церковь закрывает глаза на этот район и все те ужасы, что здесь происходят. И даже без особой надобности саргузская стража не появляется тут.

Что случилось на Барахолке, остаётся на Барахолке.

Лишь чёрный мор заставил стражей правопорядка сюда заявиться. Пресечь беспорядки им не удалось. А визит стоил слишком дорого.

«Насилие влечёт за собой ещё большее насилие. Здесь давно рухнул авторитет Власти Людей, а Церкви — умер в зародыше. С чего бы тогда им восстановиться сейчас, во время неслыханной социальной катастрофы?» — рассуждал про себя Альдред.

Он перешагивал через трупы законников, забитых камнями. У многих из них отобрали оружие обитатели трущоб. Местные стервятники до сих пор живились, обхлопывая карманы мертвецов.

Предатель даже испугался, когда попал в поле зрения чернокожих из Пао. Они переговаривались на своём языке, постоянно пощёлкивая. Слова напоминали стрекот саранчи. Молодчики не стали нападать на инквизитора, видя, что он вооружён до зубов.

И тем не менее, по их глазам ренегат видел: они заклинали его, чтоб он ушёл.

Флэй был только рад — и пытался изо всех сил. На Барахолке ещё оставались живые люди. Из окон трущоб на него поглядывали иммигранты. Бледнолицый, тем более — инквизитор, тут редкость. Нежелательный элемент устоявшейся экосистемы.

Они могли напасть на него толпой, но испугались обреза. Так что с коршунами Барахолки беглец разошёлся, как в море корабли.

С горем пополам ренегат наткнулся на дорогу, которая бы вывела его отсюда.

Гетто плавно перетекало в этнические районы, наползавшие друг на друга. Шумай-город, Маленькая Дельмея, Тримогенский квартал, а также Оазис, где проживали приезжие из Гастета. Они плотно примыкали и переплетались с Торговым Кварталом, где проживали коренные саргузцы. Или люди, на них похожие больше всего.

Начиная от Янтарной Башни, Альдред Флэй будто бы всё больше подбирался к эпицентру городской жизни. Людей становилось всё больше. Он и не заметил, как очутился на территории, где балом правила анархия.

Кругом сновали представители самых разных народов, но все, как один, бедные. Они выясняли что-то между собой, схлёстываясь стенка на стенку. Объединялись и жгли лавки. А в среднем толпы напоминали факельное шествие с оружием. Шум стоял неимоверный. Кто за что бастовал — непонятно. Инквизитор проталкивался сквозь серую массу, как мог. Пытался с ней слиться — и вынырнуть.

Едва Саргузы поняли, что герцог оставил Город на произвол судьбы, здесь каждый стал сам за себя. Мор послужил катализатором для народных волнений. Противоречия и неприязнь сословий, этносов и конфессий друг к другу тянулись испокон веков.

«Им просто была нужна отправная точка…»

На соседней улице прогремел залп из аркебуз. Это стражники отгоняли бастующих, пытавшихся прорвать их оборону. За выстрелами последовали крики. Пространство потонуло в шуме.

Альдред проходил одно горящее здание за другим. Где что — ренегат видел только по опалённым вывескам.

Кузница «Братцы Молоты». Восточный антиквариат «Султан Мовсар». Ломбард огнепоклонников «На все сто». Скобяная лавка «Надёжная Опора». И иже с ними.

Из некоторых до сих пор катил дым коромыслом. А огонь внутри медленно, но верно полз на верхний этаж, где в ужасе стонали запертые хозяева.

— Умоляю, кто-нибудь!..

— Выпустите… Пожалуйста…

— Пощадите!.. Ради Света и Тьмы…

Некому им было помочь. Наоборот, бунтующие кидали в них кирпичами. Одному погорельцу угодило в лоб, и тот упал в дым. Уже не встанет. Его убийца заржал, как конь, довольный собой.

Мародёры даже выколупывали брусчатку, дабы разбить окна и сжечь больше торговых домов. В комнаты закидывали горючие спиртовые смеси. А чтобы пожар быстрее разрастался, следом они метали горшки с маслом.

Огонь крепчал.

Доля мучеников отзывалась болью в душе ренегата. Острое чувство несправедливости с тревогой на пару следовали за ним по пятам. Но ему хватало силы воли подавить в себе святошу.

Предатель прошёл мимо четверых работяг, что забивали ногами какого-то выходца из Ангама. Иммигрант скукожился и лежал на мостовой в позе эмбриона, пока дубильщики во главе с мясником отбивали ему внутренности.

Усач в окровавленном фартуке заметил Альдреда и помахал ему. Видать, этот детина был поклонником Инквизиции и относился к ней благосклонно. В конце концов, псы Церкви наводили шороху и в этнических кварталах, если за его пределы неверные пытались распространить ложные учения.

— Смерть неверным! — опьянённый кровью Востока, кричал ренегату амбал.

Мясник отвернулся и со всей силы ударил ангамца в открывшееся лицо. Тот