Капитан «Неуловимого» - Владимир Поселягин

А вот водитель «эмки», на которой они приехали, схватился за автомат – это был ППД. Уже будучи уверенным в том, что это немецкие диверсанты, я выхватил (не из кобуры, а из Хранилища) готовый к бою «парабеллум» и взял на прицел водителя, который, сидя в створе открытой двери, поднимал на меня ствол автомата.

– Брось оружие, – скомандовал я.

К нам уже бежали люди. Однако водитель не послушался. Выстрел – и во лбу у него образовался третий глаз. Можно и в плечо выстрелить, но зачем мне немцев жалеть? Ну, или предателей, что на них работают.

– Похоже, немцы, похитить решили, – сообщил я подбежавшим.

Особиста полка не было: получив мой рапорт, он уехал в штаб дивизии и ещё не вернулся. Поэтому пришлось всё разгребать командиру полка, а тот только что с боевого вылета, уставший и злой как чёрт. Так что диверсанта быстро разоружили, связали и утащили на гауптвахту, а я отправился досыпать.

И снова не дали выспаться, ладно хоть три часа смог поспать. Но в этот раз действительно по делу подняли. Хоронили двоих, Олега и погибшего сегодня лётчика, который разбился при посадке на повреждённом в бою самолете. Обстоятельства гибели обоих были схожи, и хоронили лётчиков в одной могиле. Совершив вместе с остальными тройной прощальный залп, я убрал пистолет в кобуру.

После этого я прошёл в столовую: время обеда, заодно павших помянем.

– Хотели отблагодарить тебя за самолёты, а тут видишь, как получилось, – сказал майор, сидевший рядом.

– Большие потери?

– Семнадцать самолётов осталось и двадцать два лётчика. Последнюю учебную «спарку» вчера потеряли. Стачивается полк, но небо мы пока держим. Немцы дважды пытались крупными силами устроить налёты на город. Срываем. В первом налёте они потеряли пятьдесят семь самолётов, во второй раз – сорок один. Сегодня с финнами встретились, не пустой вылет вышел: сбили два бывших польских бомбардировщика и один бывший американский истребитель. У нас потерь нет.

– Ну, чтобы всегда так было, – поднял я стакан.

За павших мы уже выпили, помянули, теперь и за вылет можно. Больше я пить не стал, развезёт, а так вполне неплохо себя чувствую. Пора ехать.

Я подождал, пока у машины прогреется мотор и поработает печка обогрева, а то стёкла запотеют. После этого попрощался с лётчиками и покатил в сторону штаба, где сдал секретный пакет, за которым почему-то не прислали фельдъегеря. Моему появлению в штабе сильно удивились.

После штаба я доехал до лодки, где велел вахтенному охранять машину, которую я поставил рядом с трапом, где прогуливался часовой с карабином на плече. На лодке выслушал доклад от старпома: работы идут, один матрос, обваривший ногу кипятком, отправлен в госпиталь. И наконец, отправился к себе в каюту. Нужно выспаться, что-то меня морит.

Устроившись в каюте, я убрал в сейф пакет с приказом о походе, на котором старпом, поставив дату и время, расписался, подтвердив, что пакет не вскрыт, – так положено действовать по инструкции. Перед тем как заснуть, я решил проверить себя Исцелением. Запустил диагност и обнаружил, что простыл, уже на лёгкие перешло, хотя кашля пока и нет. Запустил полное излечение, использовав для этого почти весь запас энергии. Но в результате и сон пропал, и усталость, и слабость ушла. То-то.

Снова оделся. На этот раз надел не шинель, а бушлат, и сверху кожаный плащ: снаружи сильный ветер, а плащ не продувается. На борту всё было в порядке. Я проверил работу издали, самому мне там ходить не нужно, Взор всё показал. Отдал пару приказов старпому и, сказав ему, что буду ближе к вечеру, покинул борт лодки.

А поехал я к родным, как всегда с подарками. Поднял в квартиру из машины пару ящиков трофейных консервов, два торта из Любека, разные сладости, ну и другие продукты. Уголь, который я привёз в прошлый раз, закончился, так что принёс ещё два мешка.

После этого посидел с родными Ивана. Были его бабушка, симпатичная вёрткая сестрица – воплощение оптимизма! – которая сразу устроилась возле торта, и мать. Брат с классом разбирал завалы на месте, где сбросил груз какой-то одиночный прорвавшийся бомбардировщик, а отец был на работе. Меня накормили щами, и я просидел почти два часа.

А когда уже собрался уходить (хотел к себе на квартиру заехать, душ принять), раздался стук в дверь. Посмотрев, я скривился: опять работники НКВД. Или диверсанты? Поди знай. Про тех, которых на аэродроме обработал, я так и не узнал: лётчики не сказали, видимо сами про них забыли.

– Я открою, – остановил я маму Ивана.

Я прошёл в прихожую и открыл дверь, готовый, если потребуется, немедленно достать пистолет и сразу открыть огонь. За дверью стояли трое. Двое из них были мне незнакомы, а вот третий вполне: я видел его мельком несколько раз, когда передавал технику и вооружение обороне Ленинграда, он крутился там как помощник одного из принимающих.

– Капитан-лейтенант Мальцев? – уточнил один из них, в форме лейтенанта госбезопасности. Он не был мне знаком, знакомец был сержантом.

– А что, не похож?

– Вам придётся проехать с нами.

– Что, снова? Сегодня утром такие же ухари, пытавшиеся меня арестовать, оказались диверсантами.

– Сегодня утром вы напали на действующих сотрудников нашего наркомата. Один был убит.

– Не были они похожи на ваших сотрудников, а вот на бандитов вполне. Никто на аэродроме даже не усомнился что они немецкие приспешники. Арестовывать дважды Героя – это каким же слабоумным надо быть?

– Группа лейтенанта Захарова отрабатывала информацию по нахождению на территории противника, и вас собирались доставить в наркомат для допроса.

– Как задержанного, замечу, – поднял я палец. – Нет, я с вами не поеду. Хотите задержать, действуйте через особый отдел флота.

– Вы, видимо, немного не понимаете. Наш наркомат выше, чем особый отдел флота, и ваши особисты подчиняются нам.

Зерно истины в этом было, так что, судя по всему, лейтенант в своём праве. Документы его я проверил, настоящие. Впрочем, у прошлой группы с документами тоже был порядок. Да и как теперь оказалось, они тоже были сотрудниками наркомата, а не немецкими приспешниками.

– Это надолго?

– Не думаю.

– Я позвоню и соберусь.

Они вошли в прихожую и прикрыли дверь. Это правильно: сквозняк, а в квартире не сказать, что тепло, на кухне только. Телефон был тут же, в прихожей, и я снял трубку.

– Положите трубку, – с холодностью в тоне приказал лейтенант.

Один из его подчинённых играл ножом у шеи сестры Ивана. Она любопытная, следила за разговором, а когда эти трое вошли, потянулась за сумкой, вот её и прихватили за кофточку.

– Вы уверены? – спросил я тоном, холодным как лёд.

Эти трое только что подписали себе смертный приговор. Из семьи Мальцевых именно Ольга мне нравилась больше всего – живой и непосредственный ребёнок, искренне радовавшийся каждому моему появлению.