Лжедмитрий I - Вячеслав Козляков

Чашник Никита Дмитриевич Вельяминов по воинскому ритуалу поощрения отличившихся воевод должен был произнести речь и передать «жалованное слово» царя Бориса Федоровича. Текст слова сохранился в разрядных книгах. Князя Федора Ивановича Мстиславского велено было «о здоровье спросить», что было признаком высшей государевой милости. К первому царскому боярину обращались особенно торжественно, с почетным прибавлением «осу» к его имени (сокращение от «осударь», то есть «государь»): «Князь Федоросу Иванович!» Царь Борис Годунов и царевич Федор Борисович извещали, что им стало известно о происшедшем бое и ранении боярина, и для лечения присылали «дохтура Ягана да оптекаря Петра Долаврина».

Борьба с самозванцем рассматривалась не просто как доблесть верной службы царю, а как победа православия: «И ты то зделал, боярин наш князь Федор Иванович, паметуючи Бога и крестное целованье, что еси пролил кровь свою за Бога и за Пречистую Богородицу, крепкую нашу помощницу, и за великих чюдотворец, и за святыя Божия церкви, и за нас, и за всех православных християн». Боярина князя Федора Ивановича Мстиславского обнадеживали, что еще большая слава его ожидает в Москве, когда он увидит «царские очи»: «И мы тебя за твою прямую службу пожалуем великим своим жалованьем, чево у тебя на уме нет». Большой почести и наград удостоились рядовые участники сражения под Новгородом-Северским, которых тоже пожаловали и «велели… о здоровье спросить». А вот второй воевода боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский уже не удостоился такой чести, ему было велено только «поклонитца». Причина состояла в том, что боярин Шуйский ничего не сообщил о сражении в Москву. Царь Борис Годунов выговаривал ему за это: «И вы то делаете не гораздо, и вам бы к нам о том отписать вскоре подлинно».

Дело, конечно, было не в забывчивости боярина и воеводы князя Дмитрия Ивановича Шуйского. В своем донесении ему пришлось бы рассказать царю не только о ранении боярина Мстиславского, но еще и о больших потерях, а также о том, что войско потеряло свое главное знамя. Царь Борис Годунов поневоле выдал желаемое за действительное и поторопился с высшей оценкой действий своей армии под Новгородом-Северским. Сама крепость, правда, так и не была взята отрядами самозванца, однако автор «Нового летописца» вынужден был записать, что «под Новым же городком бысть бой, и гневом Божиим руских людей побили»121. Знамя так и осталось добычей войска самозванца, хотя царские воеводы вели переговоры, чтобы выкупить его. Богатый трофей — шитое золотом и украшенное соболями знамя — лишь перессорил польских и русских сторонников самозванца. Они тоже понесли тяжелые потери, — по свидетельству Станислава Борши, под Новгородом-Северским осталось три братских могилы с телами сторонников Дмитрия. В день похорон самозванец не мог сдержать слез. Если кто и надеялся, что все само упадет в руки, как предсказывал «царевич», набирая свою армию, то теперь он должен был прозреть.

Пробыв еще неделю под Новгородом-Северским, самозванец отступил от этого города. Наступало 1 января 1605 года — время выплаты польскому «рыцарству», сопровождавшему самозванца, заслуженного жалованья за первый срок своей службы. Лжедмитрий уже уплатил своему войску из денег, взятых в Чернигове, но расставаться с тяжело добытой казной, которая еще могла понадобиться, ему не хотелось.

Шляхтичи требовали денег и грозили в противном случае немедленно возвратиться в Речь Посполитую: «Если не дашь денег, то сейчас идем назад в Польшу», потом уже без всякого уважения кричали ему: «Ей-ей, ты будешь на коле!»122

Неожиданный удар самозванцу нанес «гетман» и будущий тесть. Отговариваясь нездоровьем и тем, что ему нужно ехать на открытие сейма в Варшаву, сандомирский воевода Юрий Мнишек уехал, оставив самозваного царевича на произвол судьбы. Вслед за ним, как писал участник событий Станислав Борша, последовала «большая часть рыцарства». С Лжедмитрием осталось не более полутора тысяч человек. Самозванец бросался «крыжем», то есть падал с распростертыми руками, чтобы остановить уходящих шляхтичей, но все было напрасно. Кстати, главный трофей — знамя боярина Мстиславского — тоже оказался в итоге у пана воеводы. Много лет спустя в монастырском архиве самборских бернардинов о. Павел Пирлинг нашел сведения о вкладе туда «золотого» московского знамени воеводою Юрием Мнишком в 1605 году123. Значит, воевода поспешил освободиться от этого трофея и связанных с ним воспоминаний.

Случай опять помог «царевичу». В это время к нему пришло огромное войско в 12 тысяч запорожских казаков. Сказалась его долгая агитация у запорожцев, отсылка им знамен. Не справившись с неприступным Новгородом-Северским, Лжедмитрий под защитой казачьих сабель отошел в Комарицкую волость, видимо, немедленно назначенную запорожскими казаками себе в приставство.

Однако запорожцы уступали и по дисциплине, и по обученности польским ротам. Вполне это выяснилось месяц спустя, когда войско Лжедмитрия приняло бой «на Севере, в селе Добрыничах, под острожком под Чемлижом». Годуновскую армию после ранения боярина князя Федора Ивановича Мстиславского возглавил с 1 января другой боярин, князь Василий Иванович Шуйский. Он оказался более удачливым полководцем, чем его младший брат, князь Дмитрий. Царь Борис Годунов вместе с царевичем Федором Борисовичем в те дни усиленно молился в Троице-Сергиевом монастыре. Как было указано в разрядных книгах, Добрыничское сражение произошло 20 января, «на паметь преподобнаго и богоноснаго отца нашего Еуфимия великого и святыя мученицы Ирины»124.

Один из «иноземцев» на службе у царя Бориса Годунова, французский капитан Жак Маржерет, участник Добрыничского сражения, описал бегство польских и русских сторонников самозванца: «На протяжении семи или восьми верст они были преследуемы пятью или шестью тысячами всадников. Димитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тринадцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву»125.

Во время сражения сам Дмитрий едва не погиб, лошадь под ним была подстрелена и его спас от смерти князь Василий Рубец Мосальский, оба они ускакали на одной лошади от погони. На месте осталось копье самозванца, ставшее трофеем царского войска: «копье было позолочено и снабжено тремя белыми перьями и было довольно тяжело»126.

Это был убедительный реванш. Приехавшего с известием («сеунчом») о победе в Троице-Сергиев монастырь Михаила Борисовича Шеина царь Борис Годунов на радостях пожаловал в Думу чином окольничего. По словам «Нового летописца», царь «слышав же такую на врагов победу, рад бысть и нача пети молебная». Понимая значение публичных демонстраций, Борис Годунов показывал в Москве пленных поляков и в начале февраля 1605 года торжественно принимал в Москве героя новгород-северских боев Петра Федоровича Басманова127.

«Московские дела» были включены в повестку дня варшавского сейма Речи Посполитой, открывшегося 20 января 1605 года. На сейме действия сандомирского воеводы Юрия Мнишка, снарядившего «Дмитрия» в поход, вызвали большое раздражение высших сановников Речи Посполитой. Против самозванца высказался канцлер Ян Замойский, давно настаивавший на том, что вопрос о «Дмитрии» надо решать на сеймовых заседаниях. Вспоминая тот «большой страх», который и в прежние времена при Иване Грозном, и теперь внушало Московское государство, канцлер советовал не нарушать мирных постановлений.