Укол повелителю галактики, или Психиатрический анамнез - Максим Малявин

Нет, личного сомелье в России оценят считаные единицы. Настоящая крутизна – это личный похмельé.

С горячим хашем и ухой, холодным огуречным рассолом, грибочками в вазочке, с тяжелой внутривенной капельной артиллерией (чисто на всякий случай) и мелкашкой для белочки (если случай будет совсем уж всяким).

Эта история во многом похожа на тысячи прочих. Ну не было у Петровича личного похмельé. Вопрос решался намного проще: с утра махнул сто пятьдесят – и уже можно жить дальше. С дробными дозаправками до позднего вечера. Главное – вовремя делегировать полномочия коммерческого директора другому человеку. Родному. Дочери то есть. Изначально загул планировался на июнь, но горящая душа – такая непредсказуемая штука! А в сентябре организм ушел в глухую оппозицию: мол, душа может гореть хоть синим пламенем, но ты бы, Петрович, познакомился со своей совестью – авось поимеешь? Петрович попробовал. Честно. Четыре дня персональной безалкогольной Сахары – мол, вона я какой гарный бедуин!

К вечеру четвертого дня на душе стало тоскливо-тоскливо. А потом из холодильника полезли бесенята. Росточку они были небольшого – впору на кошке верхом кататься. И такие шустрые оказались: шмыг – и на люстре, шмыг – и четверо в ряд на гардине. А уж ехидные! А как обидно обзывались! Самым ласковым эпитетом, каким был одарен Петрович, был «пассивный гомосексуалист». Петрович, понятное дело, возмутился, аж сам запутался: что значит – пассивный?! Очень даже активный! Ой, мать моя суккубиха, тикай, хлопцы! – перепуганные бесенята кинулись врассыпную, заметались по столу и один за другим нырнули в двухлитровую коробку с томатным соком, крепко задраив за собой колпачок. Изнутри раздалось подозрительное шебуршание, а потом послышались вздохи и стоны, в духе лучших произведений немецкой киноиндустрии. В этот момент на кухню зашла дочь и решила налить себе стакан сока.

– Не трожь!!! – рявкнул Петроич.

– Бать, ты чего? – аж присела девушка. – Я стакан только себе налью. Не хватит – схожу куплю тебе еще.

– Не пей! – твердо повторил отец. Встал, подошел поближе и зашептал ей на ухо: – Там шестеро мелких бесенят. Трахаются напропалую. Вишь как коробка ходуном ходит? Выпьешь – проглотишь. Сама вразнос пойдешь, а тебе еще замуж выходить, детей рожать. Как я людям в глаза смотреть буду?

Чтобы выйти из ступора и вернуть глаза из режима «лемур увидел говорящие бананы» в состояние «красивые девичьи», дочери понадобилось минуты две. Спас опыт исполняющего обязанности коммерческого директора.

– Батя, ты только никуда не уходи и ничего сам не предпринимай. Я быстро.

– Ты куда?

– У меня где-то был телефон экзорцистов-надомников. Подруга говорила – люди надежные, проверенные. Скорую у города арендовали. Сейчас позвоню, пусть выручают.

– Звони, доча, – благословил Петрович. – А я покараулю.

Народ у нас хозяйственный. Запасливый. Видимо, эхо войн и революций накрепко засело в генетической памяти. Особенно у поколения постарше. Гречка, мука, соль и сахар – мешками, спички – ящиками, макарон – хватит на год роте итальянского экспедиционного корпуса, рисом можно оказывать гуманитарную помощь братскому народу Китая, а уж про тушенку и всякие соленья с вареньями и говорить нечего. И это не считая укладки на случай похорон. Прибавьте прихваченное с работы чтоплохолежало – и тестовый поскреб по сусекам даст на выходе легион колобков, три самогонных аппарата, полевой госпиталь и боевой экраноплан с полной загрузкой.

Запасы на случай ядерной войны Евдокия Петровна (назовем ее так) начала делать сразу же, как вышла на пенсию. Лет двадцать назад. Вначале понемногу: килограмм того, литр сего: вон ведь что в мире творится! А ну как всеобщая мобилизация, снова талонная система – в очередях она настоялась на две жизни вперед, спасибо, больше что-то не хочется. Обидно будет, если и к Петру на том свете тоже стоять придется, но это ладно, это все в перспективе, там видно будет.

Соседи же, как на грех, попались поголовно беспечные. Чуть стоптались ботинки, потерлось пальто – сразу на помойку. А вещи-то добротные! А уж книг-то понавыкидывали! Ну и ладно, в хозяйстве пригодится. Опять же даром. Жаль, квартирка маловата, всего две комнаты, но, если правильно штабелевать и добросовестно утаптывать, можно уместить уйму всего полезного.

А два… или три, дай бог памяти, года тому назад стали поговаривать про конец света. И не абы кто, а серьезные люди, по телевизору. Потребность в запасах, соответственно, возросла. Отборочный ценз, соответственно, снизился. Квартира, соответственно, стала ощутимо жать в бедрах. Пришлось пожертвовать под склад, помимо комнаты, еще и кухню: все равно готовить стало тяжело, рецепты из памяти куда-то повыветрились, а кулинарные книги оказались накрепко замурованными где-то в районе балкона. Да и зачем готовить, когда можно купить молока с хлебом или подобрать недоеденный пирожок, а то и тортик! И часть отложить про запас.

Терпение соседей лопнуло, когда запах из квартиры Евдокии Петровны приобрел характеристики оружия массового поражения, а тараканы стали давать организованный отпор службе дезинсекции. Письмо в ЖЭК писали всем домом. Те вначале не поверили, решили убедиться. Долго удивлялись, почему инициативная группа жильцов бросила якорь на дальнем рейде и приготовила средства индивидуальной защиты. А потом Евдокия Петровна открыла дверь…

В общем, такого духовного единства между соседями, ЖЭКом и работниками соцслужбы (тех тоже сводили на экскурсию и коварно пропустили вперед) судья не видел ни разу за всю свою долгую карьеру. Постановление ушло по адресу, и через несколько дней Денис Анатольевич со своими орлами отправился на выезд. На этот раз двери никто открывать не спешил, пришлось вызывать полицию и МЧС. Те осуществили взлом, но на проникновение их уже не хватило, поскольку противогазы остались в машине. Пошатываясь, спасатели сделали приглашающий жест – мол, теперь ваш ход, господа психиатры.

– Your bunny wrote! – сдавленно прохрипел санитар, неосторожно сделав вдох. – Простите мой дурной английский. Ребята, глубоко не затягиваемся.

Вежливо пропустив мимо себя колонну тараканов, промаршировавшую, по всей видимости, на захват новых территорий, спецбригада вошла в прихожую. И растерянно застыла. Культурный слой начинался прямо под ногами и уже в коридоре почти достигал потолка. Там, наверху, угадывался лаз. Поднявшись и заглянув в него, Денис Анатольевич обнаружил нечто вроде тоннеля в толще мусора. Тоннель разветвлялся: один рукав вел, как выяснилось, к туалету (во всяком случае, унитаз гордо возвышался над отвалами аж на десять сантиметров), а второй – в комнату. Точнее, в небольшое гнездо под потолком, оборудованное матрасом и подушкой.

– Ты кто такой? – строго спросила Евдокия Петровна, выглянув из-под одеяла и пытаясь осветить доктора фонариком-жучком. Получалось не очень. Да и очки, как на грех, куда-то запропастились.

– Таракан я, бабушка. Кормежка у тебя тут больно знатная, вот и разъелся. Сейчас тобой закушу – и вперед, по соседям.