Кавказская война. Семь историй - Амиран Урушанзе

Встреча Николая I с депутатами от лояльных горцев, и без того находившихся под российской властью, была бесполезной и носила печать фарса. Император это понимал, но других депутатов Хан-Гирей дать своему государю не смог. Царь был разочарован. Высочайшая милость быстро сменилась раздражением. Вернувшись в Петербург, Хан-Гирей почувствовал себя лишним при дворе и в обществе, где от былого всеобщего восхищения «очаровательным черкесом» не осталось и следа. В 1841 году Хан-Гирей ушел в отставку и уехал в Екатеринодар, где занялся исследованием быта и фольклора черкесов. Большим ударом для него стал запрет публикации большого труда «Записки о Черкесии», над которым он работал не один год. Николай I «законсервировал» Ермолова, которого подозревал в связях с декабристами, а теперь «замуровал» и Хан-Гирея, провалившего переговоры с горцами.

Хан-Гирей умер в 1842 году. Ему было всего 34 года. На Кавказе ходили слухи, что бывшего царского любимца отравили его же соотечественники, не простившие ему, а возможно, и его отцу русскую службу, которая в их глазах была постыдным предательством.

Слишком много поленьев жестокости полыхало в топке Кавказской войны. Сигналами семафора этот смертоносный локомотив было уже не остановить.

РАЗГОВОР В ДАРЬЯЛЬСКОМ УЩЕЛЬЕ

Молодой офицер ехал из Санкт-Петербурга в Тифлис с мыслями о подвигах, крестах и страстной любви красивой черкешенки. Грезить Кавказом он начал после запоем прочитанных романтических повестей Александра Бестужева-Марлинского. «Дико-прекрасен гремучий Терек в Дарьяльском ущелии. Там, как гений, черпая силы из небес, борется он с природой. Инде светел и прям, как меч, рассекший гранитную стену, сверкает он между утесами. Инде, чернея от гнева, ревет и роется, как лютый зверь, под вековые громады: отрывает, рушит, катит вдаль их обломки» — эти и другие строки из бестужевского «Аммалат-бека» офицер знал наизусть и мурлыкал себе под нос по длинной дороге в столицу Кавказского наместничества.

Из Пятигорска он выехал уже не один, а со спутником — убеленным сединой офицером из «настоящих кавказцев», который недолго наслаждался коротким отпуском на водах. О ветеранах казавшейся бесконечной Кавказской войны петербургский офицер кое-что слышал, но никогда ранее не сталкивался лично с этой породой людей. Путь до Владикавказа ушел на осторожное знакомство, но в Дарьяльское ущелье они въехали уже почти друзьями.

«А рассказывали ли вам в академии о Кавказе и здешней войне?» — спрашивал старый «кавказец».

«Да, на лекциях по военной географии. Мне хорошо известно, что самое храброе и враждебное нам племя — это кумыки», — отвечал выпускник Императорской военной академии.

«Кумыки?! Они давно покорены. Впрочем, думаю, вы еще многое для себя откроете во время службы. А пока позвольте дать несколько добрых советов, которые помогут сберечь вашу юную жизнь».

«Буду признателен», — смущенно проговорил офицерик.

«Вы все господа, приехавшие из России, воображаете, что по нашим дорогам можно прогуливаться как по Невскому. Нет, докладую вам, там будочники берегут вашу особу, а здесь надобно надеяться на собственные руки, на умение владеть оружием и никогда на проводников, негодяи при первом выстреле вас оставляют. Никогда в дорогу не ездите без оружия и учитесь им владеть, как владеют горцы: важная вещь, скоро выхватить из чехла винтовку и обнажить вовремя шашку; одевайтесь по-азиятски, и изучайте местные обычаи — пригодится; если есть возможность проехать на коне, никогда не меняйте его на тележку. Верхом вы царь местности — в случае нападения можете отделаться одною джигитовкою; а на повозке вы точно пленник, тут скорее надобно надеяться быть убитым, чем убить. Да не забудьте, что в местах не безопасных, где нужно проехать тихо, не кричите и не болтайте всякой вздор».

Громадные горы мрачно и с затаенной угрозой взирали на путников. Обескураживающие слова «настоящего кавказца» развеяли как дым все мечты молодого офицера. Он ехал на Кавказ за романтическими приключениями, а нашел угрюмых вояк, советующих поскорее расстаться с глупыми грезами и учиться науке выживания.

За перевалом начиналась Грузия. Следуя берегу реки Арагвы, попутчики достигли средневековой грузинской крепости Ананури. Завораживающе красивые виды, вкусный, хотя и незатейливый ужин вернули беседе дружеский тон. Молодой офицер узнал, что причиной раздражения кавказского ветерана была обида на командование, оставлявшее старого воина в старом чине.

«Повышения не дождаться», — сетовал на судьбу «кавказец».

Его уже несколько раз обходили вот такие молодые офицеры — выпускники военной академии или гвардейские питомцы, к которым начальство вынужденно питало особое расположение, опасаясь их высоких столичных покровителей.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛЕРМОНТОВА

В письме к другу Алексею Лопухину поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов обещал: «Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетель…» Роковая дуэль у подошвы Машука не позволила Лермонтову сдержать обещание. Прекрасный знаток края, он еще в первую свою ссылку (1837–1838) изъездил его вдоль и поперек — от Кизляра до Тамани. Лермонтов не только участвовал в экспедициях регулярных войск, но и возглавлял полупартизанский отряд, состоявший из казаков и волонтеров.

Лермонтов первым заметил, что на Кавказе сформировалось особое сообщество людей, которых объединяли не государственные границы или верность флагу, а образ жизни на южном пограничье империи. «Кавказец есть существо полурусское, полуазиатское, наклонность к обычаям восточным берет над ним перевес…» — писал Лермонтов в очерке «Кавказец». Лермонтовский герой не просто рядился в черкеску или хвастал дорогим кубачинским кинжалом, «он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств».

Для «настоящего кавказца» служба превратилась в образ жизни. Русский солдат покорял Кавказ, но наблюдался и обратный процесс — Кавказ покорял русского солдата. С ним происходило примерно то же, что и с североамериканским фронтирсменом, который, продвигаясь все дальше вглубь Дикого Запада, переоделся в индейскую куртку, обул мокасины, поселился в бревенчатой хижине, завел дружбу с краснокожими и взял в жены хорошенькую скво.

Чтобы экзотическая окружающая среда запустила процессы мутации («существо полурусское, полуазиатское»), необходимо было время. Его было более чем достаточно.

ВРЕМЯ ВОЙНЫ

С материалистической точки зрения категория времени не более чем фикция. Времени, по сути, нет. Существует лишь движение материи в пространстве, а все остальное — проблемы и следствия воображения. Движение материи в первой половине — середине XIX столетия не отличалось по сегодняшним меркам высокой скоростью. Нормативы, установленные для российских ямщиков в 1824 году, составляли от восьми верст в час (около восьми с половиной километров) осенью до двенадцати зимой. Чтобы преодолеть российские просторы, даже в экстремальных случаях, тратилось изрядное время. О вторжении Наполеона в Твери узнали лишь 10 июля — месяц спустя после того, как Великая армия форсировала Неман 12 июня 1812 года.