Пустая - Яна Летт

– Вот. Это сойдет за подушку… Плед можешь кинуть на пол… А шалью накрыться, а то по полу дует. Есть хочешь?

Я вспомнила, что уже очень давно ничего не ела, и благодарно кивнула.

Прют выдвинула ящик стола и извлекла оттуда сначала яблоко с побуревшим бочком, а затем завернутый в промасленную бумагу бутерброд – ломти сероватого хлеба с тонюсеньким кусочком сыра и вялым листом салата между ними.

– Ничего другого нет, я сегодня не выходила. Пить можно из умывальника.

– Спасибо…

Прют тряхнула головой и вернулась за свой стол, склонилась над бумагами, всей своей напряженной позой показывая, что разговор окончен.

Я постаралась прожевать яблоко как можно более бесшумно, а потом устроила себе гнездо из тряпья так, чтобы не перегородить Прют путь к постели, – и все равно ей пришлось бы перешагнуть через мои ноги.

Лежать на полу было жестковато, и я долго не могла уснуть и глядела то на четкий профиль Прют в полумраке, то на зеленоватое пламя горелки. Я думала о Джоноване Вайсе и Малли Бликвуд, о Сороке и о том, стоит ли обращаться за помощью к нему и загадочным Вольным Птицам, о Мафальде и Криссе, о Никто и Руне – и о том, что ждет меня впереди.

Когда я наконец уснула, за окном занимался рассвет – а Прют все продолжала сидеть над своими бумагами, сосредоточенная, прямая и неподвижная.

Проснулась я от грохота. Спросонок показалось, что кто-то опрокинул рядом с моей головой тачку железного лома. Я села рывком, протерла глаза.

Плечи Прют лишь слегка опустились. Она все еще сидела за столом, и все так же мерцало зеленоватое пламя горелки. В высокое окно били сильные, веселые солнечные лучи. Рядом со мной на полу лежало несколько непонятных металлических инструментов, то ли упавших, то ли сброшенных со стола.

– Ты еще не ложилась? – После сна на полу все тело ломило, и я выпуталась из пледа, чтобы размять затекшие ноги и руки.

– Я, кажется, просила не заговаривать со мной? – Прют повернулась ко мне и нахмурилась. Лицо ее было бледным от недосыпа, под глазами лиловели тени.

– Извини.

– Да ничего. – Кажется, с утра у нее просто не было сил продолжать ругаться. – Не ходи в местные таверны. Не стоит привлекать к себе внимание. Лучше поешь в городе. Я ложусь спать.

– А пропуск…

– Проснусь, схожу на занятия и сделаю. Тебе нужно будет сказать привратнику мое имя, и все. – Прют зевнула, потянулась с негромким хрустом, отбросила с лица спутанную темную гриву.

Потом перешагнула через меня, упала на кровать и зарылась в ворох простыней, не раздеваясь. Ее бледная, тонкая кисть, как паук, вслепую бегала по полочке над изголовьем, что-то ища.

– Душ и кофе в конце коридора. – Ее голос звучал приглушенно, а рука все продолжала шарить по полочке. – Вещи можешь оставить тут. – Ее рука быстро скользнула в мою сторону. – На.

Она протягивала мне темные очки с прямоугольными стеклами. На правом – крошечная трещинка.

– Спасибо. – Одна из дужек была перемазана чем-то липким, но я все равно тут же надела их, чтобы Прют не сочла меня неблагодарной.

Она не откликнулась – задышала глубоко и ровно, а ее рука бессильно свесилась с края кровати. Я осторожно укрыла Прют пледом. Можно было не осторожничать, кажется, ее не разбудил бы даже выстрел.

Рядом с моим гнездом на полу лежало зеленое полотенце, ветхое, но с виду чистое. Прихватив его, я накинула плащ и отправилась в коридор.

К счастью, в корпусе снова было пусто – видимо, все спали после ночной пирушки или разошлись по занятиям. Вода для мытья была чуть теплой, а кофе в чане на высокой тумбе в конце коридора – горьковатым и холодным, но в относительно чистом зеленом наряде и темных очках под капюшоном плаща я чувствовала себя почти счастливой. Прют оказала мне огромную услугу – и дело было не только в том, что я могла не щуриться от солнечных лучей.

Конечно, любой, кто приглядится, узнает во мне пустую – по белой коже, цвету волос и ногтей. И все же теперь это не так сильно бросалось в глаза. Я подумала, не купить ли еще и перчатки, а потом вдруг вспомнила усмешку Сороки и устыдилась собственных мыслей.

Я быстро добралась до ворот, проскользнула мимо блюстителя – за выходящими из городка он следил еще менее бдительно – и оказалась в городе, шумном, веселом, живом.

На этот раз я знала, куда идти. Я решила, что могу посвятить один день тому, чтобы лучше рассмотреть город и освоиться. Я собиралась вернуться в Сердце города, к красивым людям и зданиям, а потом полюбоваться на Летучую Гавань и район Огней. Мне хотелось дойти и до Портового Котла – после историй Сороки я представляла его во всех подробностях.

День пролетел быстро. Я дважды обошла по кругу дворец правителя, вместе с толпой зевак посмотрела на смену караула у памятника героям, попробовала жареные каштаны с лотка, а еще копченую сосиску в булке, щедро политую острым пряным соусом. Зашла в картинную галерею и главный храм – там я провела почти четыре часа.

Особенно мне запомнилась одна из картин в зале, посвященном истории последних войн. Огромное полотно, занимающее целую стену, запечатлело разрушение города на границе Арты и Бирентии с помощью надмагического оружия. Волна зеленого пламени, как живая, струилась, падая на город с небес, и жители города застыли в живописных позах, по-разному передающих их ужас перед неизбежностью ужасного конца. Женщины прижимали к груди детей. Старик с длинной седой бородой воздевал к небу шишковатый кулак, то ли проклиная, то ли грозя. Юноша, стоящий рядом с ним, обнажил оружие; еще один целился в пламя из ружья, закрывая собой плачущую старуху. Очень страшная картина – я, наверное, не меньше получаса стояла перед ней, как зачарованная, рассматривая мельчайшие детали, написанные художником с необыкновенной точностью.

Другой зал был посвящен семейным портретам правителей – я залюбовалась роскошными нарядами женщин и причудливыми прическами мужчин. Выйдя из галереи, еще некоторое время кружила вокруг, от всего сердца жалея, что не умею рисовать.

Ни смотрители, ни женщина, продававшая билеты, не сказали мне ни слова, поэтому я осмелела и решилась зайти в главный храм Уондерсмина. Построенный века назад, хранящий множество сокровищ, он был действующим, а потому не считался музеем и зайти туда можно было бесплатно. Я долго разглядывала разноцветные витражи, изображающие Отпустившего, дарящего благодарным людям чудеса науки и ремесел. Отпустивший выглядел как человек – бледный, высокий, темноволосый. Над его головой разливалось золотое сияние. На руке не хватало пальца.

Очень старый храмовый служитель подслеповато сощурился, завидев меня, и изобразил знак благословения – провел костлявым пальцем в воздухе от одного моего плеча к другому. Я тихонько поблагодарила его, радуясь, что он не видит моего лица.

На выходе из храма мне снова повезло – я попала прямиком в толпу, собравшуюся на площади, чтобы поприветствовать правителя с наследником, выезжающих из дворца. Меня стиснули со всех сторон и удачно вынесли в первые ряды, так что я оказалась совсем близко к дороге, по которой ехал кортеж. Впереди – ряды блюстителей, за ними – богато одетые женщины на лоснящихся конях. Женщины бросали на дорогу цветы из корзин у пояса. Копыта следующих за ними коней превращали цветы в пеструю кашу.